И я в клетке. О горе мне! Не могу продолжать, душно.
22 ноября
Оклемался. Личность я или где?
Слез, помнится, тогда с кровати, Соня наигралась в вагончики, тут-то и разгорелось пламя нашей дружбы. Кот — хвост крюком, шерсть иглами — носился по дому, ребенок, визжа и хохоча, за ним, а когда догонял (я поддавался, само собой), то сгребал в охапку, целовал в морду, поднимал, с трудом отрывая от пола, и тащил по лестнице на второй этаж, туда, где никто не мог помешать нашим беседам. Посидим, поурчим, и опять по новой. Смотрю, к вечеру котеночек мой скис. Улегся в мансардной комнате на диван, клетчатым пледом укрылся — что такое? Запрыгиваю, плед откидывается — глазам не верю. Здесь не фотография — кисть гениального художника. Не знаю способа, но убежден, что художник Веласкес умел прозревать время, иначе не копировал бы он 360 лет назад на взбудоражившей меня через телевизор картине маленькую инфанту Маргариту с трехлетней девочки Сони, живущей сегодня за тысячи верст от Испании. Смотрит инфанта блестящими от заполнившего комнату лунного света глазками и курлычет журавликом: «Балсик, холосо, сто ты плисол».
— Ты тут не уснула? Что скукожилась-то? Замерзла? Мрр.
— У меня темпелатула.
— Ох, мася. Я сейчас к тебе прижмусь, а ты меня погладь.
— Холосый, холосый. Смесно блыкаесся, ссекотно.
— Это я от удовольствия лапами перебираю. Ну что, полегче?
— Давай и тать в доктола. Сначала ты меня будес лечить, а потом я тебя.
— Вы, больной, пока полежите спокойно, а там посмотрим, мрр.
— Я зду, когда ко мне заглянут звездочки. Видис, в окоске, где заванески отклыты?
— Вижу, мрр.
— Муллыка, холосый. Давай ты будес моим Финдусом, а я твоим Петсоном. Как будто у меня деньлоздения, аты мне подалис подалок. Дали.
— А что Финдусы дарят Петсонам?
— Ой, ты, навелное, читать не умеес. Я тозе не умею, мне лодители читают. Финдус такой кот, как ты, только в полоску. Он зывет с дядей Петсоном, очень смесная истолия. Давай ты как будто поймал в лечке лыбу и плинсс мне в подалок.
— Держи, мрр.
— Петсон белет лыбу, и они пускаются в пляс!
Котенок вскакивает, словно внутри у него распрямляется пружинка, и начинает подпрыгивать на диване, как на батуте. Баба сеяла голох, плыг, скок, опрометью бросаюсь на пол, обвалился потолок, ллык, скок, мечусь по комнате, баба ела, ела, ела, кончай стрематься, дурень, остынь, пилозок наела, уф. Котенок внезапно опадает, словно пружинка сломалась, ложится, начинает натягивать плед и замечает сидящего рядом с диваном меня:
— Балсик, иди ко мне.
— Иду, мрр. Что это тут разбросано?