Парень оказался обладателем неплохого баритона и вполне вменяемого музыкального слуха – в этом Варя разбиралась, всё-таки много лет провела среди музыки и артистов. Зато репертуар оставлял желать лучшего.
Хабар собирали
Я и Рабинович,
Всякий аномальный редкий хлам.
Разных аногенов
Было так богато,
На радость фартовым молодцам!
Складно выводил юноша, ковыряясь с очередной обновкой в интерьере квартиры.
– Что это, господи? – не выдержала Варя, обычно державшая дистанцию и на короткое общение никак не переходившая.
– Ты что, подруга! Это ж «Мурка»! – пояснил Анатолий и продолжил.
От продолжения Варя пришла в ужас, даже не одёрнув простоватого компаньона: не подруга, мол, я тебе. Ужас усугублялся тем, что бывшая балерина невольно отметила удивительную драматургическую завершённость блатной песни. В ней были все обязательные компоненты настоящей истории – от экспозиции до кульминации и эпилога. Отношения с роковой Муркой, рассказчиком и Рабиновичем не уступали в напряжении тайнам мадридского двора. Персонажи обладали рельефными характерами, выписанными крупными, но предельно точными мазками. Да и незатейливая поэтика подкупала.
«Этак недолго увлечься этой… блатотой!» – подумала Варя и вновь ужаснулась.
Впрочем, дальнейшее знакомство с репертуаром, которое происходило постепенно, но неотвратимо, как наступление горной лавины или смена сезонов, оказалось куда хуже. «Мурка» в сравнении с другими ударными пунктами программы казалась арией из «Кармен».
Например:
…И вот пришли в Победоград,
Да только город нам не рад,
На третий день нам голодать
с ним надоело!
У нас по финке в рукаве,
И дует ветер в голове,
И порешали с ним идти на дело.
И вроде было всё пучком,
Залезли мы к барыге в дом,
И уж к двери тащили два мешка
с хабаром.
Но оказалось, нас пасли,
Чекисты мигом замели,
И долго били нас ногами по сусалам.
Но и это были ягодки, невзирая даже на более чем сомнительные рифмы. Одна древняя песенка переплюнула даже «Финку в рукаве».
Я вам сегодня расскажу,
Как я любил мадам Бонжу…
И так далее, до появления катастрофы в лице соперника Луи.
…Она связалась с тем Луём,
Совсем забыла о моём!
Страдаю я,
Страдаю я,
Из-за бонжового Луя!
Услыхав такое и сообразив, что именно скрывается за эвфемизмом «луй», Варвара ойкнула, зажала рот и выбежала из кухни длинными балетными прыжками. Ей вслед нёсся хохот противного Толика, страшно довольного произведённым эффектом.
Дед, кстати, к музыкальным экзерциям гостя относился нейтрально. Да и на матерные его высказывания перестал обращать внимание. Матерок Анатолия был так органично встроен в речь, что не производил впечатления отпетой похабели (каковой являлся по форме).