И вот наш день подходит к концу, викторианский мир снова скрывается во тьме времен, и я c особенной ясностью осознаю, как много всего осталось скрытым от наших глаз и насколько кратким и неполным будет любое подобное исследование. Даже замечательные подробности, дошедшие до нас в мыслях и воспоминаниях таких людей, как Фредерик Хобли и Элис Фоули, не в силах воссоздать полную картину. И уцелевшие старинные предметы в наше время — это не более чем случайная коллекция не самых показательных образцов того, что когда-то было неотъемлемой частью повседневной жизни.
В некотором смысле в этом и состоит очарование истории — она пробуждает желание собрать воедино обрывки доказательств, отыскать подсказки, сопоставить факты и мнения. Эти поиски принесли мне огромное удовольствие: я залезала на сохранившийся конный омнибус, искала среди читательских писем в газетах и журналах жалобы на работу общественного транспорта, отслеживала по картам маршруты и изучала тонкости тарифов. Области жизни, которые не казались мне интересными до того, как я решила написать эту книгу, преподнесли немало сюрпризов. Например, передо мной вдруг открылись забавные и полные радостного волнения стороны спорта — от Фрэнсиса Килверта, который с удовольствием играл на лужайке в крокет, не забывая восхищенно поглядывать на присутствующих дам, до футболистов, заново обсуждающих правила игры перед каждым матчем, от плавания как развлечения, возникшего благодаря стремлению обеспечить прачечными бедные слои населения, до тенниса, который задавал тон в дизайне корсетов. Все это стало для меня откровением и приучило смотреть на спортивные события XXI века куда более благосклонным взглядом, чем раньше.
Вместе с тем поиски не раз приводили меня к ужасной изнанке жизни, где царили голод, болезни, тяжелейший труд и насилие. Викторианская эпоха была катастрофическим временем для бедных людей. Их скелетные останки служат самым наглядным и неопровержимым доказательством жизненных невзгод и лишений, едва ли не худших во всей нашей национальной истории. Средняя продолжительность жизни в Викторианскую эпоху медленно росла и была значительно выше, чем в конце XIV века после первой эпидемии бубонной чумы, но масштабы систематического недоедания и истощения в викторианской Британии не сравнимы ни с чем из того, что мы когда-либо знали. Этот факт легко упустить из виду на фоне прогресса, которым славится эта эпоха, однако он неизбежно выходит на первый план в любом исследовании викторианской обыденной жизни.