Любви было, видимо, слишком много и уличных котов всю ночь тошнило. В благодарность они не замедлили выразить свое восхищение кулинарными навыками столь благовоспитанной дамы на крыльцо их дома, на все подоконники и даже крышу, а попутно объели цветы с клумб. Но больше всего пострадало крыльцо. За ночь и утро следы кошачьего восторга успели впитаться в древесину, и, как бы ни старались слуги, оттереть их не получилось. А уж когда солнце стало пригревать… до приезда мужа оставались считанные часы, и хозяйка поместья не нашла ничего лучше, чем попытаться перебить запах, залив все духами и ароматной водой.
В общем, к вечеру букет ароматов мог свалить с ног неподготовленного человека.
Больше блюд с любовью она не готовила, но осадочек, как говориться, остался.
Что там было дальше, я слушать не стал, потому что у рассказчицы настал очередной сеанс любования потолком.
Через несколько часов, когда я, усталый и довольный, вернулся в гостиницу, меня упреками и суровой критикой встретила заиндевелая Ванкси. Она закуталась в три одеяла, и пила уже, наверное, с десятую чашку горячего чая.
А причиной было то, что, пока я полночи преодолевал силу трения, она приняла пилюлю. Так вот, лучше бы, по ее словам, этот плешивый мерзавец Ли, и впрямь, повстречался с орангутангом!
Да если бы она знала, что от пилюли будут такие побочные эффекты!
Да если бы этот лысый негодяй хоть немного разбирался в алхимии!
Да если бы он еще и был воспитанным молодым мастером, а не неотесанной деревенщиной, бросившей несчастную девушку травиться проклятой пилюлей в одиночестве, а сам неотесанный деревенщина — тут она, прервала свою обличительную речь, и, пошмыгав носом, принюхалась, — отправился развлекаться с продажными девками, а ее оставил тут погибать…
Я, внимательно ее слушал, и, как мог, старался выразить сочувствие и покорно при этом молчал: замороженная Ванкси манерой речи сильно напоминала суриката, поэтому вероятность неприлично заржать, едва открою рот, была весьма велика. Но этот несчастный старый Дао все же не выдержал. Бессонная ночь, наполненная погонями и побегами, прыжками и прочими упражнениями, которой обеспечила меня все та же сестрица Ванкси, начинала сказываться — и душераздирающий зевок в моем исполнении заново возжег приутихшее было пламя праведной ярости в душе девушки.
— Ты! Ты! Собачье отродье, да ты надо мной издеваешься! Ты! Да в тебе есть ли хоть капелька сочувствия?! — она попыталось, было, в гневе зарычать, но на выходе получились звуки, напоминающие вопли удушаемого поросёнка. — Нет же, о чем это я! Сочувствие и мерзавец Дао Ли — вещи несовместимые! Совесть и сочувствие? А ты и слов таких не знаешь! Да если тебе ногу отпилить, то на срезе будут годовые кольца, чурбан ты осиновый! Видеть тебя сегодня не хочу, плохих тебе снов, сосновый Ли!