Еду еще не все начали готовить. Немного рановато для ужина.
Но двое мужчин уже стояли у портативных мангалов. В воздухе пахло тлеющими древесными углями.
Один из поваров мариновал стейки в глубокой кастрюле. Он только начал разжигать мангал.
Мужчина был худощавым. Его тело покрывал коричневый загар. Волосы были зачесаны назад. На его футболке красовалась надпись: «Вилку прочь». Чуть выше надписи было изображение трехзубой вилки с отогнутыми боковыми зубьями. Прямым оставался только средний.
Этот человек не показался Киппу дружелюбным. От него пахло завистью и злостью.
У второго на газовом гриле с шипением жарились толстые котлетки для гамбургеров, а рядом раздувались, исторгая соблазнительный аромат, франкфуртеры.
Кипп выбрал второго повара и сел рядом с ним.
Он сидел, водя по земле хвостом, навострив, насколько позволяло их строение, свои висячие уши, задрав голову и всем видом изображая симпатичного пса.
Хотя Кипп и не признавался себе в этом, таким актерским мастерством, как у него, обладали очень немногие собаки.
Собакам несвойственно бахвальство, но ложной скромностью они тоже не отличаются. Все так, как есть, не больше и не меньше.
Второй повар был из тех, кто разговаривает с животными. Конечно, не на уровне доктора Дулиттла. Он не умел вести с ними диалог. Но Киппу он понравился.
От него пахло добротой, и на нем не было футболки с грубой надписью. Киппа он называл «дружище».
– В детстве у меня был такой же пес, как ты. – Кипп не вильнул хвостом, а ударил им по земле. – Дружище, ты никак потерялся?
Кипп перестал ударять хвостом.
Положение потеряшки вызывало к нему больше симпатии и повышало вероятность, что его накормят.
Но ведь он не потерялся. Он знал, куда держит путь. Провод по-прежнему доносил бормотания того мальчика, и они вели Киппа.
Если бы он заскулил и проделал иные кинематографические трюки, свойственные потерявшимся собакам, это было бы ложью.
В Мистериуме не лгали людям, от которых пахло добротой. Это не было заповедью, но считалось вполне серьезным протоколом.
Обманывать людей, пахнущих злостью или завистью, было оправданным, поскольку от них исходила опасность. Обмануть их могло быть вопросом выживания.
– Так ты голоден, приятель?
Кипп еще сильнее ударил хвостом по земле.
Человек, от которого пахло добротой, и без ложного поскуливания понял: перед ним голодный, потерявшийся пес.
– Сейчас я тебя угощу. – Он поддел щипцами и выложил на бумажную тарелочку большую, почти готовую котлету для гамбургера, а рядом положил аппетитный франкфуртер. – Когда остынет, можешь есть. – Теперь Кипп мог бы и поскулить в знак благодарности. Его спаситель наклонился, осмотрел ошейник и сказал: – Ни имени, ни телефонного номера. Может, тебе вживлен чип?