В морозилке обнаружились остатки мяса и кусок рыбы.
Лера вздохнула. Она одна купленных за два дня припасах могла жить месяц. С матерью — две недели. Славик, похоже, готов был уничтожить все это меньше чем за неделю.
«Жаба» в груди Леры выросла до размеров самой Леры. Но готовить все же пришлось. Выбрав из двух продуктов что-то одно, Лера пожарила рыбу и сварила очередную порцию картошки. С аппетитом Славика послезавтра утром эта картошка должна была закончиться. До приезда матери точно не останется ни картошки, ни мяса, ни рыбы. Придется покупать на свои, кровно заработанные.
Славик пришел, когда и рыба, и картошка, были готовы, оценил будущий обед и, помыв руки, требовательно взглянул на Леру:
— Накладывай.
Лера хмыкнула: командир нашелся.
После еды разошлись по комнатам. Лера продолжила вязать. Славик помыл посуду. Чем он себя занимал, Лера не знала, но примерно через полчаса появился в спальне.
— Мне скучно, — он уселся на стул напротив Леры. — В Вашей дыре нет никаких развлечений.
— Скучно — поезжай в город, — по-доброму предложила Лера. — Можешь даже не возвращаться. Не заплачу.
— Ничего другого я от тебя не ожидал, — фыркнул Славик. — Слушай, ты молодая, не уродливая. Ты что, мужиков боишься, что ли? Салон красоты — не такое дорогое удовольствие.
— Вот и сходи туда, — посоветовала Лера. — Лично меня все устраивает.
— Помирать в одиночестве?
— И это тоже.
Славик фыркнул:
— Ты — женщина прижимистая, почти что жадная. Никогда не поверю, что у тебя денег не найдется, тем более на себя.
— Почему же, — пожала плечами Лера, отрываясь от вязания, — у нас с мамой счет в банке. Квартиранты, что снимают квартиру, туда деньги переводят, а мы раз в год ремонт в доме делаем. В этот раз будем крышу перекрывать. Иначе осенью нас затопит.
Славик поморщился:
— Крыша — это другое. Тебе же платят за уроки. Для чего так себя запускать?
— А тебе не приходило в голову, что мужики мне просто не интересны? — спросила Лера. — Смысл в этих отношениях?
— То есть семья тебе не нужна?
— В этом возрасте — уже неет. Я привыкла к такой жизни. У мамы своя комната, у меня — своя. Мы живем как бы параллельно, не мешая друг другу, не пересекаясь.
— Мешая? — Славик поднял брови. — Когда любишь человека, так не говоришь.
— Угу, — согласилась Лера. — Значит, я никого не люблю. Дальше что? К чему эти душеспасительные беседы?
— Скучно мне, — последовал маловразумительный с точки зрения Леры ответ.
Славик страдал от скуки. Здесь совершенно нечего было делать, как-то развлекаться. Все, что доступно, — телевизор и книги. Даже Интернет Дорская использовала исключительно для работы. Ни чатов, ни форумов, ни соцсетей. Ни-че-го. И работала, работала, работала. Славик считал, что она просто боится: и мира вокруг, и мужчин, и развлечений. Боится и пытается занять себя чем-нибудь, чтобы не тосковать по напрасно загубленной жизни. Но этих измышлений Славик, естественно, Дорской не выдал. Смысл? Не поймет. Не согласится. Готовить откажется. А сам Славик даже подходить к местной плите отказывался. Для него она была чем-то вроде чудища заморского. Не на то нажмешь — пожар случится.