— Ты меня утомил, Карнавал. Где же твои веселые фейерверки?
Он еще что-то орет, а я отключаю галлограф. Не хочу слышать писк противной машинки.
И слушать нравоучения тоже не хочу. Чувствую, что мне может позвонить весь совет Пяти, и Ясмин тоже обязательно позвонит… Не хочу я их пыльных и предсказуемых слов.
Ничего не хочу.
Куклы вообще не имеют желаний, они мертвы.
А я не кукла, потому что похоже у меня истерика.
Смеюсь.
Я кукла-истеричка. А что? Волшебно!
Открывается дверь — какой-то лейтенант пришел за подписью.
— Тебе нравится мой ошейник? — спрашиваю я, демонстрируя свою шею и поигрывая кольцом.
Парень вздрагивает и испуганно озирается.
— Да, — нагло врет он.
— Тогда раздевайся, — приказываю ему я, а сам сажусь на стол, закидывая ногу на ногу.
— Как? — робко спрашивает он.
— Полностью, — уверенно продолжаю я.
Интересно, насколько далеко он зайдет в своем глупом подчинении.
Парень начинает расстегивать пиджак. Я чувствую вибрации его слабой ауры. Она источает страх и ужас, мне даже льстит. Когда он остается в одних трусах, несмело ужимаясь от своей наготы, он, запинаясь, произносит:
— У меня жена…
Я заливаюсь смехом.
Какой же он идиот.
— Пошел вон, — с презрением бросаю я.
Он мгновенно одевается и пятится к двери, но неожиданно останавливается и смотрит на меня странным блуждающим взглядом.
— Уходи, — повторяю я, — Ты мне противен. Ты был готов отдаться сумасшедшему генералу только потому, что тебе это приказали. Бездушный манекен.
— Простите, — шепчет парень, — Но мне вас жаль.
Вот как…
Я срываюсь на хохот, а парень исчезает за дверью.
Да, докатился я. Меня теперь жалеют роботы, знающие только слова «обязанность» и «рациональность». Забавно.
Просто супер!
Так смешно, что хочется удавиться. Но я не имею права, меня ждет малышка Валентина.
Я закуриваю.
Валентина, я выполню свое обещание, чего бы мне это не стоило. Даже уже объятый внутренним пожаром, пропадающий в океане испепеляющей меня лавы, я все еще могу думать. Все будет хорошо. У меня хватит сил, чтобы спасти тебя, жаль, что только одну тебя…
Больно.
Я чувствую, как подхожу к краю, но, Валентина, я тебе клянусь, ты будешь жить…
Резко разворачиваюсь, беру записку Иглы и ухожу из кабинета.
Мне больше нечего тут делать.
Я свободен.