Как раз подле меня оказалось пустое место. Он занял его, предварительно удостоив всех присутствующих за столом самым любезным и изысканным поклоном, затем поставив между ног свой кожаный мешок, привязал к спинке своего стула ленточку, на которой он водил неизменно сопровождавшую его черную кошку, и потом обратил свой взгляд на присутствующих.
– Легкое нездоровье, к счастью, только мимолетное, лишило меня удовольствия и чести познакомиться с вами раньше, господа! – сказал он чистым, довольно приятным голосом, сопровождая свои слова приветливой улыбкой. – Позвольте же исправить эту невольную ошибку и представиться вам. Шевалье Зопир де ла Коломб, креол по происхождению, намеревающийся впервые посетить страну своих предков.
Все сидевшие за столом подняли взгляды от своих тарелок. Что касается меня, то я невольно стал искать глазами личность, которую нам так торжественно представил наш новый товарищ. С минуту я спрашивал себя, не о кошке ли его идет речь, но затем все-таки сообразил, что господин этот говорил о самом себе.
– Теперь, – продолжал он, – после того, как я имел честь представиться вам и заявить, кто я такой, – обратился он с самой изысканной любезностью и сладкой улыбочкой к своему соседу справа, – теперь позвольте и мне, в свою очередь, узнать, милостивый государь, с кем я имею честь говорить?..
Сосед шевалье, толстяк с красным заплывшим лицом сердитого вида, злобно набросившийся на свой обед, точно ему никогда не давали есть, при этом обращении к нему так и остановился с ложкой в воздухе с недоумевающим, почти негодующим выражением глаз, взглянул на злополучного шевалье, пробормотав что-то вроде того, что его дела никого не касаются и что никто не вправе беспокоить порядочного человека, когда тот обедает, и затем с новым усердием принялся уничтожать свои яства.
Однако, нимало не смущаясь и не огорчаясь такой необходительностью своего соседа справа, шевалье обернулся в мою сторону и с удвоенной любезностью обратился ко мне с теми же самыми словами. Благодаря моей природной застенчивости, мне кажется, я со своей стороны охотно бы последовал примеру и поведению краснолицего толстяка, но мой возраст не давал мне на это права. И я, скрепя сердце, покорился своей участи и, покраснев до ушей, назвал себя по имени и фамилии.
– Нарцисс Жордас!.. – с усиленным пафосом повторил шевалье, как будто это имя казалось ему самой сладкой музыкой, самой дивной гармонией, точно он никогда не слыхал более благозвучного имени. – А-а! – воскликнул он, – какое поэтичное имя! А этот почтенный старец, что сидит подле вас, это, конечно, ваш отец?.. Не так ли?