Все это обещало создать массу непредвиденных осложнений в нашем простом плане. Необходимо было решить тотчас же, что именно делать и как действовать, и через Клерсину сообщить это решение отцу. Конечно, о том, чтобы самим идти к нему и переговорить лично там, в гостинице, нечего было и думать. Это было бы все равно, что направить Вик-Любена прямо на след командира или, по крайней мере, подвергнуть себя лишний раз опасности.
Клерсина сообщила нам, в какое бешенство пришел этот негодяй, видя, что я бежал. Он тотчас же сообразил, что мой побег должен иметь огромное значение, что я бежал только для того, чтобы предупредить командира о грозящей ему опасности и удержать его от какого-либо необдуманного поступка. Он разослал более двадцати человек в погоню за мной, но, к счастью, безуспешно. Затем злоба и бешенство этого негодяя обрушились на остальных его пленных: он тотчас же приказал разлучить их и усилить присмотр, стал дурно с ними обращаться, кормил только одними сухарями и водой и при каждом удобном случае обрушивался на них с бранью и оскорблениями.
Близ Нового Орлеана, вероятно, видя, что на погоню Жана Корбиака за своими детьми теперь уже рассчитывать нечего, и сообразив вместе с тем, как трудно ему будет оправдать перед властями свое неслыханное самоуправство, он возвратил им свободу, не без того, конечно, чтобы предварительно запугать их разными угрозами на случай, если они посмеют высказать свое неудовольствие, когда вернутся в город.
Понятно, капитан Жордас не побоялся угроз и по возвращении в Новый Орлеан немедленно подал жалобу в суд на Вик-Любена, подробно изложив все его возмутительное поведение, затем поместил во всех американских и французских газетах письмо, где описал все его действия. Поэтому теперь как местные власти, так и общественное мнение были осведомлены об этом. Конечно, мой отец имел полное основание действовать таким образом, но, ввиду присутствия командира Жана Корбиака в данный момент в американских водах, такого рода гласность была для нас не совсем желательна уже в силу того, что привлекала всеобщее внимание к истории Жана Корбиака и его личности.
Между тем, пока мы расспрашивали Клерсину, наступил день, когда нам нельзя было пускаться в обратный путь. После всестороннего обсуждения мы решили на общем совете, что отъезд наш должен состояться в следующую ночь, и притом в два приема, чтобы сбить с толку Вик-Любена – на случай, если он, как можно было предположить, наблюдает за гостиницей «Нотр-Дам». Для этого Клерсина предупредит моего отца и попросит его около одиннадцати часов вечера быть вместе с Розеттой на Дворцовой набережной, куда мы явимся за ними на шлюпке. Затем по различным «байю» мы вернемся с ними вместе к домику Клерсины, чтобы там захватить ее и маленького Флоримона, после чего уже все вместе направимся к заливу Баратария. Условившись таким образом, мы поспешили расстаться с Клерсиной и направились на «Эврику». Не было еще и пяти часов утра, а на реке уже стали появляться во множестве разного рода суда, среди которых мы вполне могли и не пройти незамеченными. К счастью, нам не довелось иметь на пути никаких неприятных встреч, и около шести часов утра я постучал в дверь капитанской каюты, чтобы отчитаться командиру в том, что произошло за время нашего отсутствия. Он вздохнул с облегчением, узнав, что наши близкие живыми и здоровыми вернулись в Новый Орлеан, что все они находятся на свободе, и даже похвалил меня за мои предусмотрительные распоряжения на следующую ночь. План мой казался ему весьма удачно и разумно придуманным и заслуживающим полного одобрения.