– Мы бойцы, – прогудел Эмиль Шорн с мрачной ухмылкой. – Мы идем на битву. И этого достаточно.
– Хороша банда, правда? – Барри Халлоран повел Лэннинга дальше, к маленькой металлической двери в башне. Внутри находился еще один человек в серо-зеленом, терпеливо наблюдавший за неуклюжим объектом, похожим на орудие со стеклянным стволом. – Вы найдете Уила внутри купола, – объяснил он.
Лэннинг взобрался по металлическим ступенькам. Постоял за сверкающим штурвалом, под безупречной кристальной раковиной, а затем приблизился к странному маленькому человечку – вернее, изуродованному подобию человека. У него перехватило дыхание: настолько сильна была боль сопереживания. Ибо незнакомец был ужасен из-за множественных следов неописуемой муки.
Эти руки – без устали манипулирующие маленькой трубочкой из серебристого металла, свисавшей с его шеи на тонкой цепочке – были желтыми, обескровленными, скрюченными клешнями: трясущимися, скрюченными болью. Все его худое тело было уродливо сгорбленным, выгнутым так неестественно, будто каждую его косточку переломали в чудовищных пытках в нескольких местах.
Потом еще лицо – изможденное, мертвенно-бледное, все испещренное множеством глубоких шрамов, ужаснувших Лэннинга. Под спутанной копной непокорных белых волос вместо человеческого лица он видел суровую, изуродованную болью маску. Темные, глубоко посаженные глаза являли собой мрачные колодцы агонии и ненависти.
И вдруг эти зловещие глаза озарились узнаванием:
– Денни! – раздался горячий шепот, но странно сухой, безголосый.
Маленький человек устремился ему навстречу, протягивая дрожащую руку, худую, скрюченную, изуродованную шрамами. Лэннинг пытался не показывать тех чувств, которые вызвало появление калеки. Он пожал сухую клешню и попробовал улыбнуться.
– Уил? – прошептал Деннис. – Уил Мак-Лэн?
Он еле удержался от другого вопроса: «Что с тобой произошло, Уил?»
– Да, Денни, – прошелестел бесплотный голос. – Но я прожил еще сорок лет после тебя – и десять из них в камерах пыток Сорэйньи.
Лэннинг вздрогнул при звуке этого имени. А старый калека весь сжался, произнося его, и глаза его пылали ненавистью – нескрываемой ненавистью. Лэннинг подумал, что, пожалуй, именно это чувство заставляет его тело жить и двигаться.
– Я стар, Денни, – бесплотный шепот продолжал звучать. – Мне было пятьдесят три, когда «Хронион» попал, наконец, во временной поток. Это было в 1960-м. Десять лет в Гирончи, – лицо его стало белым, как мел, шепот понизился до еле слышного шороха. – Они показались мне тысячелетием. Последние четыре года я провел в Джонбаре, готовил нашу нынешнюю кампанию, – искалеченное тело выпрямилось, словно в него влили дополнительную энергию. – Стар! – прошептал он снова. – Но не слишком стар, чтобы взять верх над Гирончи.