Зашло нас в хату человек двадцать пять, из-за тесноты кое-кому пришлось стоять на пороге. Словно оправдываясь за это, сестра генерала, смущённо поправила на голове платок, улыбнулась:
— Так-то вот, ребятки. А было нас у папы с мамой девятеро детей — пятеро ребят и четверо девок. Коля был вторым, с девятьсот первого года. Всё книжки читал — куда б ни шёл, книжка у него за пазухой. Была у нас тут, в Чепухинке, школа четырёхклассная при церкви. Закончил её Коля наилучшим учеником, собрался дальше идти, в Валуйки, а отец тут и говорит: «Денег, сынок, нема на твою учёбу». Так, верите ли, Коля после этих слов три дня не ел, не пил, всё переживал, ляжет на телегу и глядит молча в небо… Потом, правда, уладилось всё, и пошёл наш Коля дальше по своему пути, по грамоте…
Пол в домике был земляной, устланный домоткаными дерюжками, пахло полынью и кизяком. В кухне (по-чепухински — в «хатёнке»), возле русской печи, стояла видавшая виды прялка, под печью лежал пучок ржаной соломы, стояло деревянное корыто.
— А вот тут, — показывая на солому, пояснила Матрёна Фёдоровна, — мы ягнят маленьких держали. А как же иначе? Окотилась овца, а на дворе ещё снег лежит. Куды ж их девать…
У окна, занимая почти половину «хатёнки», стоял старинный ткацкий станок.
— Станок гожий, — продолжала экскурсию сестра генерала.— Прямо хоть сейчас садись за него и тки. Это теперь в магазинах всё себе покупают, а раньше только станок и выручал… Даже рушники на нём да скатерти ткали с узорами — видите, какие красивые? — проводя нас дальше, в «большую хату», говорила Матрёна Фёдоровна.
В «большой хате», украшенные яркими домоткаными полотенцами, висели на стенах рамы с фотографиями, пучки полевых цветов, в углу — икона. На видном месте красовался генеральский мундир.
— Колин, — пояснила Матрёна Фёдоровна. — И сапоги вот его, тридцать седьмой размер. Росточком-то он не вышел у нас, хотя крепкий, рукастый был…
Подошла к иконе, перекрестилась.
— Икону эту мама наша, Вера Ефимовна, из самого Киева, из лавры, принесла. Ходила она туда пешком на богомолье.
Посреди хаты покачивалась, подвешенная к матице, детская люлька. Вдоль стен стояли лавки, большой деревянный сундук.
— Здесь у нас хранилось всё самое ценное, — сказала Матрёна Фёдоровна. — Выходная одёжа, документы, дедушкин Георгиевский крест…
На низеньком столике, под стеклом, лежали вещи, награды, письма генерала Ватутина.
— А вот тут у нас была «комнатка», — повела нас дальше Матрёна Фёдоровна. — Спальня, по-теперешнему.
В «комнатке» стояла самодельная деревянная кровать, рядом возвышалась лежанка, укрытая домоткаными попонами.