Деду, бывшему кавалеристу, просьба внука приходится явно по душе. Он довольно кряхтит, суёт в карман недоделанную свистульку.
— Коня, говоришь? Боевого?
— Ага! И саблю!
— И мне тоже… — пристаёт к деду Пашка. Дед поглаживает седую, пожелтевшую от табака бороду, по-молодецки сдвигает на затылок малахай:
— Ну, так и быть, тащите ветки, кавалеристы!
Через минуту «кавалеристы» уже стоят перед дедом со свежесломленными ивовыми ветками.
— Дедусь, и про войну расскажи, как ты турку бил!
Дед Григорий берёт в руки ветку, поворачивает её так, этак, глядит, что из неё может получиться… Тихо затягивает песню:
Как решил султан турецка-а-ай…
С нами шутку пошутить…
Пашка с Николкой подвигаются поближе к деду, затихают.
Он собрал пашей-начальников,
Стал им речи говорить…
Раз, два, три, стал им речи говорить…
— Дедусь, а они злые, турки эти?
— Злые, внучек, дюже злые. Мы братьев-славян от их ослобоняли…
У меня войска немало,
Есть прекрасны крепостя,
Дунай-речка не малая,
Там есть горы и леса…
— А Дунай-речка больше нашей Палатовки? — спрашивает Пашка.
— Да куды нашей Палатовке до Дуная…
— А красивше?
— Ну, насчёт красоты — дело тут спорное. Одно только скажу — кажинную ночь снилась мне там наша Палатовка. А зряшная речка разве будет сниться?
Дед Григорий протягивает Николке обработанную ножиком ивовую ветку. На толстом её конце вырезан незатейливый узорчик, тонкий конец ветки, весь в листочках — это хвост.
— Вот тебе и конь.
Николка, радостно оседлав ветку, со свистом несётся по улице. Следом за ним — Пашка. Пробежавшись до соседнего плетня, они вскоре возвращаются.
— А про войну, дедусь, расскажи.
Дед не заставляет себя долго упрашивать. Он выносит из хаты конверт, вынимает из него Георгиевский крест.
— Его мне сам генерал Скобелев в семьдесят седьмом году вручил, прямо в траншеях, когда мы под Плевной стояли. Бои были там страшные, ранило меня тогда…
Заскорузлым, прокуренным пальцем дед показывает внукам надпись на конверте. Читать он не умеет, строчки эти знает наизусть:
«31 октября 1877 года.
Кавалеристу Ватутину, согласно обещания, за распорядительность, мужество и храбрость, оказанную в деле с 29 на 30 октября. За Богом молитва, за царём служба не пропадёт. От души поздравляю тебя, уважающий Михаил Скобелев».
Пашка с Николкой с завистью смотрят на деда, затем вскакивают, гордо расправляют свои худые мальчишеские плечи и несутся во весь опор вдоль улицы, поднимая пыль босыми ногами…
Чепухинская школа. Рисунок автора.
Двадцать пять душ было в Ватутинском семействе. Чтобы хоть как-то прокормиться, с утра до ночи все трудились — пропадали в поле, обихаживали скотину, поливали огород. Но как ни бились, а жили бедно, не сытно. Бывало, заколят кабана — тут же всё сало в сундук, под замок. Месяцами лежит оно там — пожелтевшее, густо пересыпанное солью для сохранности. Ключ от сундука у деда Григория, выдаёт он сало только по надобности — косарям да пахарям. А остальным, особенно детям, скажет: «Хватит вам в речке да в лесу еды — не ленись и будешь сыт». Своей земли у Ватутиных было мало — доброй телеге на ней не развернуться, да и к тому ж, никогда на этом глинистом клочке не видали они хорошего урожая. Брали землю в аренду у здешних помещиков. А помещик, известное дело, плодородную землю крестьянину не отдаст. Плодородную себе, а мужику — что похуже, на косогорах да на неудобьях, да от деревни подальше…