— Из Варшавы?
— Отнюдь нет, из Киева. — Здесь Якуб Возняк нашёл повод для патриотизма. — Если барин позволит, мне вспоминаются панны из трилогии Генрика Сенкевича. Фрейлина славилась первой красавицей двора, более того, она ужасная кокетка. В отличие от Фатеевой, миниатюрная, а позже в сюжете нашлась девушка красивее. В третьей книге пан Володыёвский хотел жениться на ещё одной красавице, а та выбрала иностранца. Брюнетка, ресницы как у Фатеевой, но с элегантным пушком над губой. Пан Володыёвский нашёл себе другую миленькую барышню, с необычными чертами лица. Во второй книге была не вполне морально однозначная красавица, но здесь я помню меньше. Надо заглянуть в…
Барин, не произнося ни слова, держал руку на сердце. Из-под его поникших усов вырвался хрип:
— О твоих любимых книгах выскажешься после. Сейчас не самое подходящее время. Позови клиента.
Глаза Сергеевского отыскали на столе оставленные вещи. Хозяин гостиной приподнял над головой сигару и адресовал учителю ранее не заданный вопрос:
— Уточните один аспект. Полагаю, у Фатеевой грудной голос с хрипотцой?
— Никоим образом. Голос юн и звонок, как её смех.
— Хорошо представляю облик вашей дамы сердца. Единоверцы Якуба двести лет назад отправили бы Фатееву на костёр.
Якуб искривился в лице, но некогда было проводить дискуссии и диспуты.
— Тимофей Иванович, прошу, снова оставьте нас наедине.
Бедный учитель с крепко сжатыми зубами во второй раз скрылся за дверью, а Вострин наклонился к слуге.
— Открою тебе секрет: я видел Фатееву на улицах и в донесениях агентов. Она собирает вокруг себя толпу детишек лет десяти. Мальчики не могут отвести глаз, а девочки мечтают, что вырастут такими же. Денег, что удивительно, Фатеева с них не требует, и отнюдь не совращает, не педофилка она. Знаю я тебя, Якуб, ты определённо сочувствуешь «чадолюбивым» католическим священникам из следующего века.
Кто о чём, а вшивый о бане. Попробовали бы барин пожить в шкуре поляка, быстро бы утихомирились.
Кузен полицейского надзирателя осмотрел гостиную придирчивым взглядом. Дверь в комнату с вычислительной машиной была открыта, отчего ему на глаза попался лист с электрическим письмом, распечатанным в машинном значении этого слова. Оно было адресовано вовсе не обитателю дома, а чтение чужой корреспонденции Василий Леонтьевич считал недостойным. Практичный Якуб не единожды пытался это исправить, но барин отвращал его порывы.
Когда учитель вернулся в гостиную и Вострин обещал личную встречу с новой Иезавелью, тот словно изливал флюиды удивления.
— Не верю своим ушам, ваша милость. Вы сами придёте на Большую Садовую в дом приват-доцента Фатеева? Безмерно рад, ведь Софи и господин Добровольский скоро отъедут в Петроград и тогда их след простынет. Но ужели вы не опасаетесь её чар?