Она встала и сказала:
– Теперь мне полагаются законные полчаса.
Папочка кивнул. Она ушла – в синем платье на фоне голубого неба. Мамочке никогда не бывало жарко.
Несмотря на кофе, Папочка крепко уснул, глубоко надвинув на лицо шляпу. Спал он теперь чуть ли не постоянно. Со стороны могло показаться, что каждая минута бодрствования истощает его силы. Краснолицая женщина не сводила с нас глаз. На нашу троицу она обратила внимание, еще когда кормила обедом ребенка. Я представил, что она так покраснела лицом оттого, что жутко обварилась кипятком, и жить ей осталось всего ничего. Всеми силами желал ей смерти, но день по-прежнему лишь клонился к закату. У дальнего берега озера, где линия роста деревьев подходила вплотную к кромке воды, затеяли свои игрища чирки. Папочка храпел. Когда его оставляли со мной, ему не полагалось спать.
Незадолго до этого на озере пропал мальчонка. Порой сюда на выходные привозили воспитанников детских домов. А может, привозят и сейчас. Вечером мальчик не пришел к автобусу. Время от времени я представлял, что с ним произошло, и тогда по моему телу радостно бежали мурашки. Он мог погнаться за красивенькой красной птичкой или же за ланью, забрел туда, где в озере было уже глубоко, а когда оступился и упал в холодную воду, рядом не оказалось никого, кто мог бы его услышать. Или же блуждал под громадной зеленой лесной сенью, пока весь его разум не позеленел, пока сам он не растворился в пестром свете, превратившись из мальчика во что-то еще. Впрочем, скорее всего он попросту вернулся в город автостопом. Все говорят, что от него были одни неприятности.
– Держи, Тедди.
Мамочкина рука лишь слегка коснулась моей головы, но я ахнул и вздрогнул, будто она меня ударила. Она вложила мне что-то в руку, и когда через миг у меня прошло вызванное солнцем ослепление, я увидел, что это такое. На моей ладони с явным удовольствием выгнула спинку крохотная кошечка.
Неистовый прилив радости был практически болезненным. Я погладил ее пальцем и сказал:
– Ух ты! Киса… Котенок!
– Нравится? – В ее голосе слышалась улыбка.
– Просто чудо, – сказал я, – как же здорово за ней будет ухаживать.
Но тревога струилась сквозь мою радость, как по вене.
– Ты дорого за него заплатила?
Я знал, что на тот момент мы были бедны, как знал и то, что знать мне этого не полагалось.
– Да так… – ответила она. – Не переживай, ради всего святого. Ты ее как-нибудь назовешь?
– Ее зовут Оливией, – сказал я.
Мне это имя казалось загадочным и стильным, для деревянного котенка как раз что надо.
Ее небольшое мотовство, казалось, подняло всем настроение. Я играл с Оливией и больше не думал о том, что о нас подумают окружающие. Мамочка что-то мурлыкала себе под нос. Даже Папочка и тот улыбался и кривлялся на ходу, делая вид, что наступает на шнурки своих ботинок, и падая в песок.