Она опустилась на пол и подумала, что сейчас ей до безумия хочется просто закрыть глаза и позволить усталости взять верх над ней и ее телом. Никто не сможет обвинить ее в том, что она не перепробовала все, что могла. Скорее всего, она заснет уже через несколько секунд, и, возможно, ей приснится что-то очень приятное, а в это время вполне возможно кто-то из ее коллег догадается, что она находится именно здесь.
По крайней мере, так было бы в ее прошлой жизни. Жизни, полной наивного принятия желаемого за действительное, в которой она не знала об очень многих вещах и все еще делила постель с Хампусом и ей никогда бы даже в голову не пришла идея поджечь клуб, где собиралась компания неонацистов. Жизнь, в которой она давно бы сдалась, направила бы всю свою энергию на зализывание ран и стала бы просто ждать и надеяться, что все как-нибудь уладится само собой.
Но это жизнь, которой больше не существует. И той Ирен больше нет. Она поняла это только сейчас. Еще несколько недель назад этот процесс был запущен и ее прежнее «я» начало исчезать и становиться все более расплывчатым. Процесс этот был весьма болезненным, и она чувствовала себя какой-то потерянной. Но теперь она ясно увидела, какой стала. Здесь, на липком полу в кромешной тьме, она увидела это яснее, чем когда-либо.
Она стала ощупывать одной рукой другую. Через минуту решение было принято: это будет левая рука. Во-первых, на ней уже была большая рана от гвоздя, а во-вторых, она все же использовалась гораздо реже, чем правая. После этого Ирен встала, нащупала в темноте кровать и оттащила ее от стены.
Когда кровать была поставлена вплотную к внешней стене, Лилья легла на живот, уперлась обеими ногами в край кровати, и просунула левую руку как можно дальше в отверстие в стене.
Она была сильной, это она осознавала. Но быть просто сильной в данном случае будет недостаточно. Ей нужно будет использовать такие резервы организма, о которых можно только догадываться, ей нужна сила, достаточная, чтобы поднять машину, как если бы под ней оказалась ее дочь.
У нее не было дочери. Но у нее была Эстер Ландгрен, и мысль о девочке заставила Ирен оттолкнуться ногами с такой силой, что рука протиснулась вглубь стены еще на миллиметр. Она не знала, сможет ли продвинуться еще хоть чуть-чуть, но у нее не было выбора, и она продолжала прижиматься к стене, пока не услышала какой-то странный звук, будто рука оказалась сломанной в каком-то месте.
Безумная боль со всей силой пронзила ее руку и передалась в остальную часть тела, когда костяшки четырех пальцев оказались прижаты друг другу до предела. Сломанная рука, казалось, горела изнутри. И все же надолго она запомнит не пронзительную боль, а послышавшийся хруст хрящей и костей.