А товарищ Сталин, между тем, хладнокровно вытащил из-под пассажирского сиденья карабин, стащил с него чехол, передернул затвор и выстрелил.
Ух ты, какой молодец! Нет, не зря писали в биографиях Иосифа Виссарионовича, что в Туруханском крае он занимался рыболовством и охотой. Не зря. С первого же выстрела завалил лошадь вместе со всадником. Мне показалось, что нападавшие слегка снизили темп или машина пошла немного быстрее? Впрочем, стрелять по нам бандиты не перестали. И хотя сидя на коне и винтовку-то в руках держать тяжело, а уж тем более целиться, но кое-какие пули попадали в машину, а парочка даже срикошетила от бочки. От бочки?!
— Товарищ Сталин, бочку долой! — проорал я, пытаясь приподнять край железной емкости, а член РВС мгновенно понявший в чем дело, оставив карабин, ухватился за второй край.
Машину трясло, тяжелая бочка срывалась, зараза такая, отдавливая пальцы, но мы сумели-таки приподнять ее и выкинуть за борт, благо, стекол в кабине нет.
— Держи, — сказал Сталин, переходя на «ты», всовывая мне в руку невесть откуда взявшуюся гранату.
Я бы еще разок его похвалил за предусмотрительность, да времени нет.
Так. Защелка с торца, кольцо с рукоятки… Бочка с горючкой еще прыгала, а моя граната ее уже догоняла. Четыре секунды… Раз. Два. Три. Четыре. Есть!
Грохот разорвавшейся гранаты слился с громом взорвавшегося бочонка с горючим, полыхнуло пламя, от боли закричал один из бандитов, отчаянно заржали кони. Нас обдала волна горячего воздуха, слегка прижигая спины и затылки.
Сталин, матерясь сквозь зубы, выискивал просветы между языков пламени и струи дыма, палил из карабина,
— Наши! — заорал Кузлевич и тут же затих, наваливаясь на баранку. Все-таки какая-то пуля сумела прорваться сквозь дым и пламя.
Я рванулся вперед, перехватил руль у умирающего водителя, выравнивая машину, а нас уже «обтекали» кавалеристы со звездами на фуражках и немногочисленных буденовках, устремляясь на бандитов. Не то появилась отдохнувшая охрана товарища Сталина, не то привлеченный выстрелами дозор.
Кузлевич ли перед смертью нажал на тормоз, кончилось ли горючее, но «Антилопа-гну» остановилась, а я понял, что застрял между сиденьями, а в бок впилось что-то жесткое.
— Вот ведь, Владимир Иванович, угораздило же тебя… — прокряхтел товарищ Сталин, помогая мне выбраться. Подняв с пола собственную фуражку, поднял ее вверх и, грустно разглядывая сквозь дырку в тулье вечернее небо над Львовом, заметил: — Новая фуражка была. И трех лэт в ней нэ проходил.
Удивительное дело. В спокойной обстановке у Сталина появился грузинский акцент, хотя должно было быть наоборот. По крайней мере, у моих знакомых грузин дела обстояли именно так — в обычной жизни акцент почти незаметен, но, если случалась нервозная ситуация, звуковые особенности родного языка прорывались наружу даже у тех, кто прожил десятки лет в России и брал уроки у лучших логопедов. Все же у носителей разных языков и лицевые мышцы работают по-разному и дыхание при произношении звуков разное. И если в спокойной обстановке человек может себя контролировать, то в стрессовой это делать сложно, почти нереально. Тут еще можно вспомнить радистку Кэт, собиравшуюся во время родов кричать «мама» по-немецки, чтобы не выдать свое истинное лицо.