Когда врач ушел, Чиун объявил, что Римо вовсе не умер.
– Тогда что с ним? С виду он совершенно мертв. Ни пульса. Ни дыхания. Врач сказал, что он умер.
– Его губит упрямство, – сказал Чиун. Он показал на подвеску, съехавшую Римо к уху. – Уберите это!
– Какой толк сейчас убирать какое-то проклятое золото? – недоуменно спросила Консуэло. Уже слишком поздно. Как старик этого не понимает?
– Уберите, – не унимался Чиун.
– Хорошо. Теперь это не имеет значения. Он был хорошим парнем, – сказала Консуэло. Ей захотелось на прощание поцеловать Римо в лоб, укрыть его простыней, чтобы он успокоился навеки. Но вместо того она через голову стянула с него цепочку с подвеской и протянула ее старику азиату. Тот в ужасе шарахнулся. Это был не просто шаг назад – это было какое-то движение, отбросившее его в дальний конец комнаты раньше, чем прозвучал шорох его одежд.
– Не подносите ее ко мне! Уберите. Она проклята!
– Да ладно вам, – устало молвила Консуэло.
– Унесите ее отсюда. Вон. Вон отсюда!
– Я не поняла, что я должна сделать? Подойти к первому встречному и сказать: “Не угодно ли золотую подвеску?”
– Унесите ее отсюда!
– Но она стоит не меньше нескольких сот долларов!
– Вон отсюда!
– Ушам своим не верю, – сказала Консуэло. – Ваш друг умер, а вас больше всего занимает жалкий кусок золота!
– Вон!
– Ну хорошо. Я ухожу. Но вы все-таки ненормальный.
– Червяку лебедь всегда кажется некрасивым, – сказал Чиун.
– Вы меня оскорбляете! – возмутилась Консуэло.
– Ну, кажется, мы наконец поняли друг друга.
Вернувшись, Консуэло увидела, что Чиун сидит рядом с телом. Она не поверила своим глазам: этот старый и верный друг, которого Римо называл не иначе как “папочка”, сидел на кровати и грозил покойнику.
– Ну вот, теперь мы сами убедились. Я не буду тебе говорить, что я давно это знал. Вот до чего тебя довела твоя гордыня! И самоуверенность. А все почему? Надо было слушать, что старшие говорят! Слушать и проявлять почтение к Дому Синанджу, которому ты стольким обязан, который так тебя любил. А ты! – Чиун помолчал и подобрался, дабы полнее выразить переполнявшее его негодование. – Ведь я не возражал против того, что ты служил помешанному императору, хотя на земле есть и по-настоящему почетная работа. Нет, не возражал. Единственное, что мне было от тебя нужно, – это немного уважения, но тебе и этого было для меня жаль! Я и это терпел. И твое неуважение к Синанджу, которое ты демонстрировал изо дня в день, я молча терпел! – Чиун снова замолчал и после некоторых раздумий воскликнул: – Нет, я не должен был это сносить! Вот результат! Вот как ты наказан! Я предупреждал тебя, и ты эту кару заслужил.