Вот что мне не так опять? Я же мечтала об этой чертовой роли! Во сне ее видела! Да эту чертову сцену, устроенную Бонни Джеральдом для меня, в кино снимать можно было, как кульминацию, мать ее!..
Я трясущимися пальцами взяла спонжик, молочко для снятия макияжа и принялась стирать размазавшуюся тушь. Не грим, пока еще не грим, но выходить даже на репетицию совсем без краски нельзя. Прима — всегда прима. Даже когда ревет не пойми с чего в своей гримерке.
От счастья, не иначе.
И насмешкой над «счастьем» в ушах звучали скрипки, ударные и родной голос: Есть в графском парке черный пруд…»
Но ведь не Артур же будет Атосом! Не его роль. А кто? Кто будет руководить отсекновением головы? Сергей? Лев? Иван?.. Кто — мой супруг?..
Бросив черный от туши спонжик, я прошлась по коже еще раз молочком… кажется, молочком. Не удивилась бы, увидев сейчас в своих руках краску для волос. Или бутылку коньяка.
Да. Вот что мне нужно. Сбежать отсюда — и накатить граммов сто. От счастья. Может, тогда я наконец перестану рыдать, дрожать и чувствовать себя полной дурой!
Я подлетела к двери, дернула изо всех сил, совершенно забыв, что я ее самолично и заперла несколько минут назад. Дверь всхлипнула, но устояла. Ударившись пальцами и… да что ж такое! Я отодрала новенькое покрытие на ногте! И, глядя на него, горестно взвыла. Да и больно, между прочим!
Сунув палец в рот, я медленно и аккуратно повернула ключ, открывая дверь…
И тут же поняла, что если уж везет — то везет до конца.
Дверь открылась, стукнув меня по лбу. Я вскрикнула, схватилась за голову, отступила на шаг… кто ко мне вломился — я не видела, искры перед глазами все затмевали. Лишь бы не Бонни Джеральд! Показаться на глаза режиссеру в таком виде, это… этот не фиаско, это — эпическое фиаско!
— Анечка, что с тобой? — услышала я родной обеспокоенный голос.
И взвыла в голос. Лучше бы это был Бонни Джеральд вместе с лордом и тучей журналистов, чем Артур!
— Убирайся, — заплетающимся языком пробормотала я.
— Аня! Нам надо поговорить! — в голосе непререкамая решительность.
О да. Это не Атос. Это — Д`Артаньян. Козел гасконский.
Правда, он все же разглядел, что я держусь за лоб, и решительность сменилась обратно на беспокойство.
— Аня… надо приложить холодное, Анечка, прости…
— Не надо мне ничего. Просто уйди.
Мой слова проигнорировали. Как всегда. Удивительный, абсолютно избирательный слух. Слышим только то, что желаем. Все прочее — как Бетховен. Глухо.
Артур сунулся в крохотный холодильник, вытащил доисторическую банку оливок и, отодвинув мою руку, приложил ко лбу. Я вздрогнула. Холодная же!