Рисунки на песке (Козаков) - страница 290

А теперь ушел навсегда. И отовсюду…

В начале 60-х, еще студентом школы Малого театра, Олег снимался в фильме по «Звездному билету». Казалось, что и сам Даль вытащил тогда свой звездный билет. Ничего уже не помню из той картины по знаменитой в те годы повести В. Аксенова. Память отчетливо зафиксировала только один кадр: Алик Крамер, которого играл Даль, стоит, по-моему в плавках, у моря на фоне неба. Стоит во весь рост, в профиль, одну худую длинную ногу выставил вперед, худые длинные руки скрестил на груди, которую тоже не назовешь мощной, голова гордо отброшена назад. Стоит эдаким галльским петухом, еврейским Сирано де Бержераком. Смешно, обаятельно стоит, не просто стоит – с выдумкой…

Слух об Олеге пришел в «Современник» еще до его показа в театре, после которого Даль вместе со своим сокурсником Виктором Павловым был, разумеется, принят – и принят с восторгом. Показ – дело особое, специфическое, чрезвычайно трудное. Поступающий играет перед всей труппой (так было заведено в те годы), тут же худсовет, главный режиссер. Он лишен привычной атмосферы спектакля, естественных реакций беспристрастного зала. Он играет перед носом у придирчивых коллег, а во втором туре должен сыграть из репертуара самого «Современника», актеры которого и решат его судьбу. Тот показ был одним из самых блистательных, изумительных показов, которые мне довелось видеть. А видел я их немало. Кто только не показывался в «Современник»!

Помню показ молодого Володи Высоцкого. Он тогда ушел из Театра Пушкина, поболтался по провинции с Театром миниатюр и решил прийти к своим товарищам по студии МХАТ, где Володя был со всеми на «ты». Он сразу был допущен на второй тур и сам выбрал для показа роли из нашего репертуара: Маляра в комедии М. Блажека «Третье желание» и Глухаря из пьесы «Два цвета». Обе роли с блеском играли два наших ведущих актера – Лелик Табаков и Женя Евстигнеев. Выбрать именно их было чистым безрассудством. Куда разумнее было бы наметить два слабых звена в цепи актерских ролей и продемонстрировать свое абсолютное превосходство. Высоцкий, конечно же, это понимал, но… это был Высоцкий.

Беда в том, что в те времена, кроме него, об этом еще не догадывался никто или, во всяком случае, очень, очень немногие. Для нас он был просто младший товарищ по студии МХАТ, не снимавшийся в кино, ничего не сыгравший в театре, за исключением каких-то ролей у Равенских, в которых мы его к тому же не видели. Что мы о нем знали? Что пел какую-то блатнягу, играл на гитаре… И все.

В общем, Высоцкий показался, а вернее – не показался. Что мы увидели? Наглый малый, ростом невелик, красавцем не назовешь, голос хриплый, говорит – жилы на шее надуваются, и не юный какой-то с виду… Сыграл он нам в фойе и отечественного хулигана, и чешского алкаша. Сыграл неплохо, но и не блистательно – это уж точно. До наших ему было далеко.