Не знаю, пил ли он студентом. Может, как и все студенты, попивал. Был ли предрасположен к болезни? Скорее всего – да! Но тогда он исчез, пропал, ушел из жизни – пока только театра – в первый раз. Увы, не в последний. Его уходы, исчезновения в последующие годы время от времени повторялись. Его любили и ему прощали. Собирались собрания – брали на поруки. Так сказать, боролись за товарища, пытались перевоспитать. Даль каялся – спокойно, без экзальтации, даже не каялся, а стоял перед коллективом единомышленников, где почти каждый был не дурак выпить, смотрел в себя и молчал. На вопросы отвечал односложно: «Конечно… разумеется…» «Обещаешь?» Кивал головой, не глядя в глаза. Потом все повторялось… В «Современнике» пили многие, чтоб не сказать – все мужчины; попивали и женщины, однако алкоголиков почти не помню. Мы были просто молоды и очень здоровы физически. Я пил как все, а часто и больше других, но настоящих срывов за одиннадцать лет насчитываю три. Два раза проспал явку, – правда, один раз хоть и с опозданием, но прибыл и отыграл спектакль. Причем играл более или менее нормально, и лишь во втором акте вдруг – полный провал памяти! Было жутковато, но ничего, выпутался, довел роль до конца. И только однажды я заявился на сцену пьяным в стельку, в дым, вдрабадан – на спектакле «Третье желание», который пришелся на вечер 1 января, оказавшийся, разумеется, продолжением веселой новогодней ночи. Ничего кошмарнее я из всей своей сценической жизни не припомню. А как страшно было партнерам! Им в таких ситуациях всегда страшнее – уж это я знаю по тем редким случаям, когда оказывался в их отчаянном положении.
Добавим, что играл я в искрометной комедии и к тому же главную роль – вот только глагол этот, «играл», тут не подходит… Ни язык, ни тело не повинуются, они перестали быть моими, – это засело в меня глубоким страхом и уберегло от повторений, хотя пить в свободное, как говорится, от работы время я еще не прекратил. Но это оставалось фактом лишь моей биографии и драмой только для моих близких.
В «Современнике» работали и идеально дисциплинированные актеры – скажем, Игорь Кваша, Олег Табаков, – и еще более распущенные, чем я. Но пьющих актеров, от которых зависела судьба спектакля, практически не было. Разве что – Большой Олег. Но он был Ефремовым, и этим все сказано. Тогда заменяли спектакли, или же Ефремова страховали дублеры – до скандалов не доходило никогда. И вот возникла угроза номер два – Олег Маленький, Даленок. Этот курчавый, светлоголовый Лель, с ясными глазами, с обаятельной, застенчивой улыбкой, чертовски талантливый, истинно русский артист, не знающий отбоя от предложений сниматься в кино, прекрасно музыкальный, окруженный всеобщей любовью, имеющий много поклонников, поклонниц и, конечно, завистников (иначе какая, к черту, слава!), при этом очень-очень молодой, вся жизнь впереди. А вот поди ж ты, именно он подвержен загулам, которые обычно начинаются весело, с гитарой и пением, а кончаются исчезновением, скандалами, мрачными выходами из еще кратковременных пока запоев и взглядом, обращенным внутрь себя.