– У тебя все складывается отлично, лучше не бывает. Чего ты ерепенишься? Веди себя в театре тише воды ниже травы, и все будет о’кей. Роли тебе дают, тарификацию подбросили, вступи в партию – получишь звание… Софроновым он, видишь, недоволен! Высказываешься, трепешься при всех… А люди, знаешь, какие? Тебе завидуют. Гамлета играешь, статьи о тебе пишут, киноартист… Дурак ты!
– Владимир Федорович, вы что, сами не понимаете, что пьеса Софронова – это подлянка и вообще дерьмо? Ну как мне играть этого Медного? Художник-абстракционист – значит, подонок и пьяница… Ну как я в глаза людям буду смотреть?
– Нет, ты все-таки мудак! Ханов, Лукьянов, Пугачева играют, а он не может! Вот когда тебя в прессе будут хвалить, как в Гамлете не хвалили, тогда поймешь…
Сам Николай Павлович Софронова не ставил, мараться не хотел. Если говорить о гражданских его убеждениях, их можно выразить прибауткой: «И на елку влезть, и штаны не порвать» – то, к чему придут через несколько лет многие из следующего поколения режиссеров и писателей, называвшие себя детьми XX съезда.
Дудин был достаточно умен, чтобы не понимать в душе уровень софроновской пьесы, но жил по принципу, по которому жили очень многие. Когда Р.Н. Симонова спросили:
– Рубен Николаевич, ну как это можно? У вас замечательный спектакль «Филумена Мартурано» Эдуардо де Филиппо, и вы тут же ставите «Стряпуху» Софронова…
Он, с присущим ему юмором, ответил:
– А я руковожу театром элегантно!
«Элегантно» пытался существовать и Дудин. Правда, с талантом у него дело обстояло намного хуже, чем у Р.Н. Симонова, поэтому на их общем пути он достиг незначительного эффекта, но это не помешало ему быть народным артистом РСФСР и каким-то чудом ставить спектакли в Финляндии, что по тем временам было привилегией немногих режиссеров. Художественных идей у него просто не было. Поставил «Вишневый сад» Чехова, ниже всякой критики, но вполне традиционно, а потом «Человека в отставке», тоже скверно, однако уже а-ля Охлопков, – флюгеря по моде, продиктованной шефом. Там ходили по кругу на роликах стены-ширмы, что было ни к селу ни к городу в кондовой пьесе Софронова.
Скрытый ее пафос заключался в очень дорогой для сталинистов мысли: «Вот к чему привела оттепель! Пораспущались!!!» Пьеса была написана после венгерских событий. Разумеется, о Венгрии в ней не упоминалось, как не упоминался и «Новый мир» Твардовского, этот флагманский корабль, вслед за которым устремились некоторые другие корабли и кораблики нашей литературы и искусства, большинство которых оказались потом бумажными… Обобщением всего того, что ненавидел Софронов, был в пьесе персонаж, доставшийся на мою актерскую долю, художник-абстракционист, «левак», фрондер Виктор Медный, которого драматург для пущей убедительности сделал еще подонком, пьяницей и бездарностью. Ему противопоставлялся полковник в отставке, нестарый человек, отошедший от дел, – его играл Лукьянов. Ханов изображал партийного босса, который призывал «человека в отставке» к активной жизни. Рано ты, солдат старой гвардии, занялся разведением цветочков в собственном садике. Видишь, какая гнида живет в твоем собственном доме (Медный был братом жены полковника)! Пора дать им бой, не тушуйся – был съезд XX, но будет и XXI. Еще посмотрим, кто кого… И полковник в отставке начинал действовать!