Собственных песен он тогда не сочинял. То есть сочинял и пел с удовольствием, сидя за роялем в репетиционном зале после репетиций «Походного марша», но еще совсем не те песни, которые принесли ему славу и перевернули его дальнейшую судьбу, оборвавшуюся так глупо и страшно. И лежит он где-то на чужом кладбище, хотя не один ли черт, где лежать? Где жить – куда важнее…
Словом, жил бы себе да жил… Ан нет, написал Галич пьесу под названием «Матросская тишина», опять про 37-й год, да еще герои пьесы – евреи, да еще молодой герой, скрипач Давид, который учится в Московской консерватории, стесняется собственного отца Абрама Шварца, приехавшего к нему из местечка. Пьеса по тем временам производила сильное впечатление: хорошие роли, отлично закрученный сюжет – и вполне притом наша, советская. Но не манная каша, как «Походный марш» или «Орленок». Галич дал мне ее прочесть, полагая, что главные роли отца и сына могут сыграть Л.Н. Свердлин и я. Как говорят актеры, я загорелся. Дал пьесу Свердлину, тот – Охлопкову. Последовал категорический отказ. Я стал уговаривать Николая Павловича.
– Забудь и думать: еврейский вопрос.
– Но ведь все кончится как надо.
– Да, но эта пьеса в нашем театре не пойдет.
Охлопков, видимо, понимал, что пьеса Галича света не увидит даже в то относительно либеральное время.
Я уже часто бывал в «Современнике», даже сидел у них на репетициях в маленьком зале Школы-студии, где им была предоставлена возможность работать. Осенью 1957-го на обсуждении нового репертуара, с которым у них было негусто, я рассказал о «Матросской тишине». Чуть ли не в тот же вечер мы приехали к Галичу, и он прочел пьесу, которая тут же была принята в репертуар. Работал над ней Ефремов увлеченно, как и все участники. Главные роли репетировали Евстигнеев и Кваша.
Но прав оказался многоопытный Охлопков. Ефремовский спектакль был запрещен. Долго думали, под какую формулировку подвести и как запретить. Не скажешь же прямо: потому что про евреев. И про 37-й упоминать еще было можно, шла эпоха «позднего Реабилитанса». В остальном же пьеса как пьеса. И вот кому-то из чиновников пришла в голову прекрасная мысль закрыть спектакль чужими руками. Для этой цели пригласили из Ленинграда Георгия Александровича Товстоногова, «Гогу», – «либерала», пользовавшегося симпатией интеллектуалов и уважаемого начальством, уже поставившего с огромным официальным успехом в Александринке «Оптимистическую трагедию» (и получил Ленинскую премию и звание народного артиста СССР) и возвратившего к жизни БДТ. Поскольку все награды в нашей стране давались как бы авансом, то лучшей кандидатуры для этой деликатной хирургической операции нельзя было и придумать! Товстоногов приехал на знаменитую генеральную репетицию, описанную со всеми подробностями в книжке Галича, которая так и называется «Генеральная репетиция». Она проходила в доме культуры «Правды». В зале – чиновники из министерства, начальство из горкома и Г.А. Товстоногов. Из своих, кроме Галича и Ефремова, не были допущены даже не занятые в спектакле актеры «Современника», не говоря уже о родственниках и знакомых. Формулировку придумал, разумеется, Товстоногов: «Пьеса неплохая. Но молодые актеры “Современника” еще художественно несостоятельны для решения такой сложной проблемы». Что и требовалось доказать! «Матросская тишина» была закрыта. Как тут спорить двадцатилетним ребятам, вчерашним студентам, с признанным мэтром, крупнейшим режиссером, пользовавшимся всеобщим уважением?..