— То есть, обнаружить его местоположение вы не в состоянии?
— В состоянии. Ладно, я тебя понял. Дам знать, как что-то будет известно по обоим пунктам.
— Х*юнктам.
— Очень по-взрослому, Мёрдок. Тридцать лет, горжусь тобой, братик. Кстати, появление в игре динамического возраста — вопрос уже пары дней. Будешь продолжать в том же духе — скоро Система перестанет тебе наливать алкогольные напитки.
— Можно подумать, она мне сейчас наливает, — фыркнул я. — Всё приходится самому делать. Бардак...
— А я ведь серьёзно. Если человек развивается — у него увеличивается возраст, а если деградирует — он может уменьшиться...
— А хера мне тут ещё делать, как не деградировать?! — взорвался я. — Вы, б**дь, хоть бы «автор тудей» какой подключили к вашему проекту! На весь город ни одной нормальной книжки! Один извращенец Вейдер, который пишет нудную документалистику о том, как все е**тся или прокачиваются. Мне такого говна в повседневке хватает!
Вот сейчас, судя по роже, что-то у брата внутри реально щёлкнуло и замкнулось.
— А ведь это действительно проблема, — пробормотал он. — Занятно... Никто больше не поднимал этого вопроса. Я поставлю его на совещании!
— Ты про первые два вопроса помни, они — главные. Книжки — это, конечно, хорошо. Но без них жить можно. А вот когда Коляна потерял, или когда пидарасы атакуют — это уже вообще караул просто.
Федя кивал, но рожа у него уже была рассеянная, он уже чего-то там себе думал о грядущем совещании.
— Слышь, Федь, вопрос такой, — сказал я, поёрзав на троне. — А как там матушка?
— Что? — дёрнулся он.
— Ну, мама? Жива? Здорова? Немолодая уж...
— Она в порядке. И... она здесь. Я привёз её во Фриско. На твои... Ну, в общем, когда ты...
Опа. Меня, значит, решили похоронить в Сан-Франциско? На чужбине? Вот так номер... Нет, мне, конечно, насрать и даже больше. Я, вообще, про другое хотел.
— Она мне ни разу не написала, — сказал я. — Не знаешь, почему?
Не то чтобы я был таким уж примерным сыном... Врагу бы такого сына не пожелал, если честно. Но блин, материнское сердце — оно ж должно всё прощать, не? Особенно когда сын помер. Смерть, по идее, все проступки прижизненные на ноль умножает.
— Ну... ей, знаешь, тяжело принять то, что ты продолжаешь жить здесь, — бормотал Федя, глядя в пол. — Это не значит, что она никогда не напишет. Просто ей нужно время.
— Год прошёл.
— Знаю. Чего ты от меня-то хочешь, Мёрдок?
Я резко выпрямился. И правда. Чего я до этого ущербного доковырялся?
— Чего я от тебя хочу — уже сказал, — отчеканил я. — Не смею задерживать. Свали отсюда в страхе и исполняй мою волю.