Акинобу долго раздумывал над этими словами; наконец допил и свою чашу.
– Я не до конца понимаю это, господин, – признался он, – но я постараюсь понять.
– Постарайся. А теперь иди, возвращайся к родителям. Я знаю, что ты хотел увидеть мою госпожу. И увидишь ее, но в другой раз. Возвращайся к родителям.
– Слушаюсь, господин!
Мальчик встал и поклонился, имитируя поклоны крестьян Красному Лотосу, когда та въезжала в крепость. Кентаро лишь кивнул ему.
Выходил Акинобу все же медленно, то и дело оглядываясь на Духа, который, судя по всему, выпил весь чайник.
– Понравился ли тебе чай, господин? – спросил он еще напоследок.
– Да, – ответил Дух, – но все же это был не идеальный чай.
Когда Акинобу добрался до дома, было уже темно. Зимой солнце быстро скрывалось за горами.
Он снял сандалии перед входом и беззвучно вошел в дом. Думал, что двигается тихо. Представлял себе, что он – Дух.
Отец сидел в главной комнате. Сидел на полу в странной, но явно удобной для него позе, с поджатой под себя правой ногой и выпрямленной далеко вперед левой. Он снова вырезал очередную статуэтку Мудреца – полного пожилого мужчины в кимоно, сидящего в позе лотоса и созерцающего вселенную. Вот только статуэтки отца не изображали Мудреца спокойным, тихим, благообразным старичком, вовсе нет! Изображали они мужчину с лицом, искаженным гневом. Мудрец, возникающий под резцом отца, всегда был воплощением ярости.
Ступня отца гнила. Была опухшей, покрытой красноватыми и зеленоватыми ранами. Но сейчас было еще не так плохо. Летом, когда становилось тепло, она причиняла отцу настоящие мучения. Не помогали любые количества саке.
Сейчас отец тоже пил саке. Он всегда пил, когда вырезал фигурки Мудреца.
– Ты вернулся, – гортанно бросил он Акинобу.
– Да, отец. – Сын остановился и поклонился. Ожидал выговора, но не получил его.
– Хорошо. Берегись самураев, сын. Они опасны. Берегись.
– Да, отец. Но самураи… Госпожа Красный Лотос, я видел ее!
– В самом деле?
– Да!
– И какая она?
Мальчик заколебался.
– Красивая, – ответил он все же правдиво.
Тогда отец удивил его.
Улыбнулся.
– Твоя мать тоже была красивой, знаешь?
– Да, ты говорил, отец.
– Ты похож на нее. Иди сюда, скажи, нравится тебе этот Мудрец?
Акинобу приблизился, поморщившись от запаха гниющей ступни отца.
– Да, – опять правдиво ответил он. – Но Мудрец сердится. Как всегда.
– Он зол, это правда.
– Почему?
Отец на минуту задумался.
– Наверное, потому, что я не верю в то, что рассказывают монахи, – ответил он наконец. – Не верю в то, что Мудрец всегда только радовался и улыбался. О нет! Наверняка он бывал и зол. Эту-то правду я и хочу передать людям.