Помимо чисто стратегических соображений, которые я выставлял Атаману о желательности присоединения пограничных пунктов к Дону, Атаман подготовлял казачье сознание к необходимости выхода за пределы области. Из совокупности донесений с фронта, я имел все основания предполагать, что за черту границы казаки не пойдут, что вскоре и оправдалось. Даже при длительной обработке казачьего сознания и применения разных искусственных мер, донцы, как известно, весьма неохотно, выходили из пределов своей области.
Таким образом, желанию Атамана упрочить положение Дона и создать здесь надежную базу для будущих действий по освобождению России, слабоумный клоун- генерал Алексеев, никогда не делающий выводов из своих провалов, придает совершенно иной смысл. Национальные стремления генерал Краснова, он с добавкой глупой иронии, окрашивает в "самостийный" цвет, что бесспорно лишь усилило взаимное непонимание и недоверие между генералами Красновым и Деникиным. Ты же явный идиот имперского масштаба и имперских же амбиций, куда тебе рассуждать о подобных материях, тебе можно поручить только сортиры драить!
Далее: вынужденное обстоятельствами заявление Донской власти — держать вооруженный нейтралитет и не допускать никакой вражеской силы на территорию Дона, — весьма обеспокоило генерала Алексеева и сообщая об этом своему подельнику генералу Деникину, он советует Добровольческой армии обратить на это особое внимание. В конце же письма генерал Алексеев, опускаясь до предательства, говорит: "Должен откровенно сказать, что обостренность отношений между генералами Красновым и командованием Добровольческой армией, достигшая крайних пределов и основанная меньше на сути дела, чем на характере сношений, на тонне бумаг и телеграмм, парализует совершенно всякую работу". Какую работу? Марш сортиры чистить, тупица! А то воевать ему видите ли скучно, душа просится в полет!
Но, скажу я, прояви хоть каплю здравого смысла вожди Добровольческой армии к генералу Краснову (что совершенно из области фантастики), окажи доверие, отбрось они предвзятые мысли и обидные для него сомнения, откажись от своих необоснованных притязаний к Дону и попроси Атамана искренно изложить им его заветные мечты и цели — отношения несомненно были бы иные. Они увидели бы перед собой, прежде всего, большого русского патриота, горячо и бесконечно любящего Родину и готового за нее отдать все, вплоть до жизни. Поняли бы они и его лукавую, гибкую политику в отношении немцев — все только им обещать, использовать все средства и возможности, втянуть в борьбу с красными все новые государственные образования, лишь бы избавить Россию от большевиков, а дальнейшее уже не дело Атамана, а дело всей России. Совсем другой коленкор, а? Но этого, однако, им от Бога дано не было.