В гражданскую войну, в силу ненормальных условий, а также и в силу общего падения морали и дисциплины, вопрос о дезертирстве приобретал весьма важное значение. Наличие нескольких противобольшевистских фронтов открывало широкие пути для перехода офицеров из одной Белой армии в другую, даже и в тех случаях, когда им были совершены антидисциплинарные поступки или еще более тяжкие преступления. Некоторые офицеры сделали из этого своеобразный промысел или занятие. Отрицая Советскую власть, они записывались в одну из Белых армий, а затем, чтобы не участвовать в боях, под всякими благовидными предлогами, просили разрешения о переводе в другую армию, обычно отстоявшую от первой на десятки тысяч километров.
Получив таковое, они, уже на законном основании, освобождались от участия в борьбе, бесконечно долго "собирались в дорогу", а затем длинными месяцами совершали свой переезд. Когда они прибывали в другую армию, они заблаговременно уничтожали свои командировочные документы и поступали в армию уже как добровольцы, с тем, чтобы в ближайшее время вновь проделать ту же комбинацию в отношении какого-либо другого отдаленного фронта. Позже, в 1919 году, находясь уже за границей, я встретил много офицеров на пароходе Добровольного флота "Могилев". Они ехали из Англии и Франции (где же еще бороться с большевиками, не на фронте же) в Сибирь к адмиралу Колчаку. Некоторые из них с веселыми шутками и прибаутками чистосердечно рассказали мне свою одиссею.
Это явление у нас на Юге могло принять весьма большие размеры, если иметь в виду, что армии соприкасались и, следовательно, переход из одной в другую не представлял никаких затруднений. Верхи армий враждовали, что у многих могло породить сознание безнаказанности за свои прежние неблаговидные деяния, в случае перехода их в другую армию. При таких условиях непринятие в этом отношении нужных мер, подрывало бы дисциплину и наносило вред общему делу борьбы. Надо ли говорить, что Добровольцы в таких условиях быстро превратились в отстойник помоев и отбросов. А у нас — все не так. Не желая давать в своей армии приют добровольческим дезертирам, стремившимся, быть может, лишь избегнуть заслуженной там кары, мы отдали распоряжение, категорически воспрещавшее прием в Донскую армию лиц, состоявших в рядах Добровольческой армии. Но, однако, они не считали себя обязанными и в отношении нас поступать так же.
Еще большего внимания заслуживает следующее, чрезвычайно интересное явление. Некоторые офицеры — добровольцы определенно усвоили вздорную мысль, что Дон — источник, откуда можно и даже нужно все черпать для Добровольческой армии дозволенными и недозволенными средствами, включительно до применения вооруженной силы. Рвали под шумок все, что плохо лежало, и даже, что хорошо. Едва ли можно предполагать, что такое дикое явление, как воровать у своих, могло бы иметь место, если бы оно как-то не поощрялось свыше. "Вольтерьянство" приняло крайне причудливые формы.