— Ты, как я погляжу, веселишься, — заметила Хейди.
В голосе ее зазвенела злоба, и я понял, что она слышала наш с Ларсеном смех.
— По крайней мере, пытаюсь, — парировал я, услышав в собственном голосе такую же злобу.
— Ты говорил с ним?
«С ним» — это с Брэдом. Имени его она больше не произносила.
— Я просто заглядывал к нему, — соврал я.
Мало того что я громко смеялся, так теперь придется еще объяснять, почему я веду беседы с убийцей нашей дочери? Да, я говорил Хейди, что наш долг — преодолеть смерть Эми и устремить взгляд в будущее ради нас самих и Сэма. Однако Хейди считала, что если ты не лишен чувств, то имеешь право на скорбь, что такова обратная сторона любви и что если я ее не ощущаю, значит любил Эми слабее, чем утверждаю. Разумеется, ее слова ранили меня, она это поняла и попросила прощения. Я ответил, что все скорбят по-разному и, возможно, способ Хейди лучше, не исключено, что она проработает чувства, которые я подавляю. Я видел — она не верит, что я говорю все это искренне, и все же ей явно нравилось, что я стараюсь пойти ей навстречу.
— Папа, смотри! — Подбежав ко мне, Сэм запрыгнул мне на руки, показал фигурку трансформера и зарычал. — Я Разрушитель! Я умею перевоплощаться! — Он покрутил фигурку, и на ней словно выросло похожее на вилку оружие.
Но потом Сэм вдруг утратил интерес к игрушке и посмотрел мне прямо в глаза:
— А ты умеешь перевоплощаться, папа?
— Ну ясное дело. — Я рассмеялся и потрепал его по голове.
— Тогда покажи!
Я скорчил рожу. Прежде, увидев ее, он смеялся, но теперь лишь молча глядел на меня. Я слегка расстроился. Сэм обхватил меня руками и уткнулся мне в шею. Я посмотрел на Хейди, и та наградила меня усталой улыбкой.
— По-моему, ему нравится, что папы не перевоплощаются, — сказала она.
С территории имения мы никуда не выходили, пытаясь не раздражать друг друга. Хотя здесь разместились три семьи, места тут было больше, чем у нас в доме в Даунтауне, и, несмотря на это, нам словно стало теснее. После похищения Хейди все время боялась и постоянно держала Сэма при себе. Даже отпуская его играть с другими детьми в большом саду, она находилась рядом. Я тщетно пытался объяснить ей, что безопаснее места для нас сейчас не нашлось бы, но и это не помогало.
— Они нападут на нас, — сказала она однажды, когда мы сидели в саду и наблюдали, как Сэм играет с двумя детьми Ларсена.
Они бегали по заминированной лужайке, однако мины были деактивированы. Как же радостно было слышать беспечный детский смех, убеждаясь, что они и впрямь чувствуют себя в безопасности — ведь мы так отчаянно старались убедить всех в этом. Про изнасилование Хейди рассказывать отказывалась. Когда я спросил, не лучше ли будет выговориться, она ответила, что просто-напросто не помнит. Там была девушка, которая, к счастью, вынесла Сэма из комнаты, а после этого воспоминания стерлись. В тот момент она думала лишь о Сэме и Эми. Поэтому и рассказывать особо нечего. Если воспоминания остались у нее в подсознании, пускай пока там и остаются — сейчас Хейди должна жить. Сам я решил, что причина, по которой Хейди удалось вытеснить воспоминания — а нечто подобное происходит и с физической болью, — заключается в том, что более сильная боль часто вытесняет более слабую. А более сильная боль возникла от потери Эми. Я понимал, что именно поэтому Хейди, сильная, заботливая, склонная жертвовать собой женщина, которая при других обстоятельствах взяла бы под крыло лишившихся матери детей Ларсена, сейчас почти избегала их. Роль матери досталась молодой жене Чанга.