Именно поэтому я не был склонен доверять недокументированным обвинениям. И хорошо представлял, что могло здесь произойти, если бы не мое неожиданное появление в селении. Ярость взаимных обвинений сегодня уже проявилась, но, поверьте, милые мои, она была лишь мягкой прелюдией того, что неминуемо наступило бы, когда б не вмешательство вашего нижайшего слуги. Мне известна была ожесточенная ненависть, склонная зарождаться по любому поводу в сердцах простецов. Поэтому я был уверен, что нынче, имея куда более серьезный повод, богобоязненные селяне замучили бы и забили своих соседей – и как знать, не принялись бы искать виновных и в соседних селах? Знавал я такие случаи, и не были они чем-то необычным. Особенно в медвежьих углах, где обитатели жили по собственным законам и обычаям, мало зная о том, что происходит за межой их селений.
– Давайте-ка спать, – сказал Второй. – А то я, чтоб его, устал!
– В могиле выспишься, – сказал я, а Второй сплюнул, отгоняя беду.
* * *
Оказалось, что простецы, сжегши (увы!) саму ведьму, в целости сохранили ее хибару. Удивительно! Неужто ни один не имел с собой кресала? Или, быть может, крытая дерном избушка сопротивлялась огню? А может, оказалась она настолько бедной и неприметной, что они попросту ее проигнорировали?
Какими бы ни оказались причины, для вашего нижайшего слуги это было лишь на руку. Ибо я теперь имел возможность внимательно осмотреть место почти свершившегося преступления.
Увы, мы не могли надеяться, что проведем осмотр в одиночестве и спокойствии. Половина села поплелась следом, заинтересовавшись, что инквизитор и его люди найдут в обиталище ведьмы. Но там мало что осталось. Домик был небольшой, пропитанный запахом сушеных трав – те свисали со стропил плотными вязанками. Огромная печь, служившая, кроме прочего, кроватью, казалась здесь чем-то странным, без малого избыточным. В ее нутре и вправду мог бы поместиться ребенок, когда б кому-то пришла в голову мысль затолкать его туда.
Но я не обнаружил ни малейших следов колдовской деятельности: ни кукол, изображающих людей, ни ядов, ни таинственных символов либо звериных черепов. Даже травы (а к ним я присмотрелся с особым вниманием) в большинстве своем были неопасными, а то и вовсе лечебными. Конечно, какие-то из них, соответствующим образом приготовленные и в большой концентрации, могли вызвать болезнь или смерть, но так ведь с большинством зелий – они могут и лечить, и причинять вред.
Курнос и близнецы были со мной лишь минуту-другую: заглянули внутрь, а когда не увидели и не ощутили ничего подозрительного, вышли из домика туда, где – на безопасном расстоянии – собрались галдевшие и взволнованные крестьяне. Однако я не думал, что нынче произойдет что-нибудь, о чем они смогут рассказывать долгими зимними вечерами.