С надеждой открываю сообщение. Что там? Может, хотя бы соточку пунктов репы заработал, а? Вон ведь мы сколько народа одним махом осчастливили!
Ну!?
Тьфу! Какое там!
За руководство отрядом освободившим пленников, дают 15 пунктов положительной репы. Слезы! Что мне с ними делать? Мне хотя бы для открытия накопителя минимум 150 надо. Здесь и сейчас.
Ладно, что толку причитать? С миру по нитке — голому рубашка. И на том спасибо.
Худо-бедно, а двадцать пять очков за сегодня подсобрал. И ни одного бойца за день не потеряли.
Во главе толпы освобожденных иду обратно на площадь…
…Тот долговязый парень с репутацией минус тридцать — вполне предсказуемо скоропостижно скончался.
В муках.
Причем, казнен он был преимущественно рабынями женского пола. Мужички только необходимую техподдержку оказывали.
Удержусь от подробностей, да я, признаться, их и не видел. Не любитель. Но говорят: кол в задний проход они ему еще живому вбили.
Тут все понятно. Чего уж там. Гормоны у малолетнего ублюдка играют, а пленницы вот они. Да не просто пленницы — рабыни! Можно вдоволь поизмываться, если такая потребность у психики имеется.
У этого щенка, по-видимому, имелась…
Еще двоих его ровесников бывшие узники и узницы отмудохали до полусмерти, но все же не убили.
Как я понимаю — эти недоросли оказались менее рьяными, чем долговязый.
А вообще, помимо малолетнего трахаля-садиста, освобожденные рабы лишили жизни еще четверых местных, среди которых оказались даже две молодых бабенки. Местные «салтычихи», судя по всему.
После прошедшей экзекуции набиваем остальных албаноидов в бункер-зиндан. Оттуда не сбегут.
Правда прилечь там у них не получится — слишком уж много набилось. Ну, ничего — постоят ночь, как в автобусе. А по очереди — может даже и присесть получится.
…До тягости во всем организме наевшись жареной на костре баранины и выставив караулы, выбираем с ближними хату поприличнее и заваливаемся на ночлег.
— Сигнал оповещателя на чужих поставила? — и не дожидаясь язвительной усмешки, торопливо добавляю, — Понял. Извини дурака.
И тут же, как в яму неразличимую под мутной водой, проваливаюсь в бесцветный и бездонный сон…
Сон был глубоким, но слишком уж недолгим.
Проснулся еще до рассвета. Поворочавшись с боку на бок, понял, что всё. Больше не уснуть.
В голове всепроникающими октябрьскими сквозняками свистели самые разные мысли.
О потере умений, о нашем нынешнем безрадостном и почти критическом положении, об Ольге, о том, что сейчас происходит в моем городе, об идущей за нами погоне, снова об утраченных способностях.