– Что теперь скажешь, Клеман?
– Нужно будет останавливать прачечную.
– На неделю, не больше, – пообещал Грегуар. – Котлы можно сделать отдельно.
– Это неглупо, но что это даст?
– Работа ускорится, сударь, – сказал фехтовальщица. – Вы сможете взять на себя еще несколько домов.
Мишо поворочался в кресле, поскреб затылок и снова посмотрел на сына.
– Посчитай все это, Клеман, – велел он. – Через три дня я должен видеть эти расчеты, а ты, прыткая, ступай, теперь мы без тебя разберемся.
Новость о возможных переменах прачки приняли настороженно.
– Зачем это все надо? И так было сподручно.
– А теперь будет легче и быстрее! Воду из колодца можно накачать, а не носить, а подогретую сразу из котлов в лохань пустить! Я попрошу, и Грегуар еще какую-нибудь вертушку придумает, чтобы руками не стирать!
– Как «руками не стирать»? – поразилась даже Беранжера. – А куда ж все тогда? На улицу?
– Не… не знаю, – неуверенно сказала отчаянная реформаторша, забывшая в угаре своей деятельности об этой обратной стороне прогресса. – Можно рабочий день сократить и субботу для отдыха освободить.
– Так тебе это и позволят!
Но Женька не теряла надежды, хотя воевала на заведомо невыгодных позициях. Она понимала, что вступила в поединок не столько с Мишо, сколько с самим ходом мировой истории, но ее это не смущало, – она существовала в реалиях особенного сюжета и, кроме того, сражаться с превосходящими силами противника было в традициях всех романтиков.
Превосходящие силы
Де Санда, как и предсказывал Лабрю, конечно, не остановила беременность фехтовальщицы. Невзирая на то, что это был ребенок его главного соперника, он продолжал планировать отъезд в Италию. Женька пыталась говорить о затеянных преобразованиях в прачечной и даже летательном аппарате Форгерона, но Даниэль раздражался еще больше.
– Прачки когда-нибудь тебя побьют, а этот сумасшедший кузнец разобьется! – кричал он, не обращая внимания на публику окраинного кабачка, куда привез девушку для встречи. – Нарисовала там что-то невнятное на мокром песке!.. Тебе мало шпаги? Ты уже хочешь убивать росчерком пера, как того бакалейщика?
– Бакалейщик сам виноват!
– А что тебе сделал этот бедолага-кузнец?
– Я просто хочу ему помочь!
– Свернуть шею?
– Пусть уж лучше он погибнет, испытывая летательный механизм, чем в доживет до старости, продавая «сапоги» для пыточной!
Вскоре у Амели начались роды. Она мучилась всю ночь, а к рассвету родила девочку. Ей помогла повитуха, которую привез Тавье. Скандал, который за этим последовал, был ожидаем и никого не удивил. Амели еще лежала на полу в прачечной измученная и голая, а Мишо уже распоряжался, чтобы ребенка отвезли в Приют. Женька тут же забыла про все проекты, которые должны были принести выгоду этому предприятию и, ворвавшись к хозяину, крикнула прямо с порога: