– Господь Всемогущий, ты их защищаешь?!
– Сарвант, я тебя не понимаю. Ты был свидетелем куда более отвратительных обычаев, просто-таки тошнотворных обрядов, когда мы высадились на Виксе. И я ни разу не видел, чтобы ты покраснел.
– Это было другое. Виксанцы не люди!
– Они гуманоиды. Нельзя судить этих людей по нашим стандартам.
– По-твоему, я должен с удовольствием слушать истории из его сексуальной жизни?
– Мне стало слегка не по себе, когда он рассказывал о зачатии Робин. Но лишь потому, что сама Робин сидела тут же. А ей не было неприятно – чуть живот со смеху не надорвала!
– Эти люди – выродки! Бич Божий на их головы!
– Я думал, что ты – служитель Князя Милосердия.
– Как? – переспросил Сарвант. Он на минуту замолчал, потом заговорил спокойнее: – Ты прав. Я ненавидел там, где должен был любить. Но я, в конце концов, всего лишь человек. И даже такой язычник, как ты, имеет право упрекнуть меня, если я, неразумно поддавшись гневу, призываю божьи кары.
– Витроу просит тебя вернуться.
Сарвант покачал головой:
– Нет, мне этого не выдержать. Бог знает, что будет, если я проведу ночь под этой крышей. Не удивлюсь, если он предложит мне свою жену.
Черчилль рассмеялся:
– Не думаю. Витроу – не эскимос. И не стоит думать, что свобода в разговоре обязательно означает отсутствие строгой половой морали, подобной той, что была в наше время. Ну ладно, а что ты будешь делать?
– Пойду в какой-нибудь мотель и там переночую. А ты что собираешься делать?
– Сейчас Робин везет меня в город. Потом я собираюсь здесь ночевать. Такими возможностями я разбрасываться не буду. Витроу может оказаться нашим шансом занять приличное положение в дисийском обществе. В некоторых смыслах Вашингтон ничуть не изменился – здесь по-прежнему выгодно водить знакомство с влиятельными лицами.
Сарвант протянул руку. Физиономия-щелкунчик приняла серьезное выражение.
– Да пребудет с тобой Бог, – произнес он, повернулся и ушел в темноту улицы.
Из-за угла дома вышла Робин. В одной руке она держала поводок, а в другой – большую кожаную сумку. Очевидно, она успела не только прицепить поводок к ошейнику львицы. Даже при свете луны Черчилль мог заметить, что она переоделась и накрасилась. Еще она сменила сандалии на туфли с высокими каблуками.
– А куда ушел ваш друг?
– Куда-нибудь переночевать.
– Отлично! Мне он не очень понравился. И я боялась, что мне придется быть грубой и… и не пригласить его с нами.
– Не могу себе представить вас грубиянкой – и не нужно тратить на него слишком много сочувствия. По-моему, ему нравится страдать. Так куда мы идем?