Он заговорил тихим голосом, и слова текли свободно, потому что он цитировал «Нравственные лекции АТ-16»:
– …и все создания с правильными сердцами суть братья. Мужчина и женщина суть брат и сестра друг другу… любовь разлита повсюду, но любовь должна проявляться в высшей сфере… и мужчина, и женщина должны праведно презирать животное поведение как нечто такое, что Великий Разум, Космический Наблюдатель пока не нашел возможным исключить из эволюционного развития человека. И настанет время, когда дети будут производиться на свет лишь силой мысли. Пока же мы должны признать секс необходимым лишь одной причины ради: ради детей…
ШЛЕП!
В голове зазвенело, темнота брызнула роем искр.
Он не сразу сообразил, что Жанетта, широко размахнувшись, ударила его ладонью по щеке. Она стояла над ним с прищуренными зло глазами, красный рот кривится в гримасе негодования.
Жанетта резко повернулась и бросилась в спальню. Он растерянно поплелся следом… она лежала на кровати, рыдая.
– Жанетта, ты не понимаешь…
– Фуа тю фе фу!
Он не сразу понял, а когда понял, покраснел. И разозлился. Схватив за плечи, повернул ее лицом к себе.
И вдруг услышал собственные слова:
– Но ведь я люблю тебя, Жанетта! Люблю!
И сам удивился, как незнакомо прозвучал собственный голос. Определение любви, вернее то, что она понимала под любовью, было ему чуждо. Если прибегнуть к тактильным сравнениям – это было слишком… шершаво. Его следовало бы отполировать до шелковистой гладкости, – и он знал, что Жанетта на это способна. Здесь, в его объятиях, лежала та, чья природа, инстинкт и воспитание были полностью устремлены в сторону любви.
Ярроу думал, что переживания этой жуткой ночи уже отболели в его душе, но сейчас, поскольку его решимость хранить молчание о происшедшем дала трещину, он вновь шаг за шагом прошел весь путь, и слезы сами хлынули из глаз. Три десятилетия – глубокий, глубокий колодец, и в нем накопилось слишком много слез.
Плакала и Жанетта, и просила прощения, что рассердилась на него, и обещала, что такое никогда больше не повторится. Он сказал, что ничего страшного. Они целовались снова и снова, как два ребенка, наплакавшихся вволю и любовью загасивших злость и ярость, и так, держа друг друга в объятиях, незаметно заснули.