– И все же, – сказал Макнефф, – я не думаю, что то псевдобудущее, которое я сейчас вообразил, может когда-либо стать реальностью. Разве что Уклонист сильнее, чем я в то верю. Конечно, вы можете счесть, что такой курс был бы весьма выигрышным. Может ли будущее принять лучшую форму, чем уничтожение наших израильских врагов силами этих нелюдей?
– Но, как все вы знаете, наш корабль отлично защищен как против открытого, так и против любого тайного нападения. Радары, лазеры, детекторы звука и телескопы работают круглые сутки. Наше оружие наготове, кувыркуны же весьма слабы технологически, и любая их попытка выступить против нас будет раздавлена.
– Однако, если Уклонист вдохновит их сверхчеловеческой хитростью и эти твари проникнут на корабль, их ждет поражение. Если кувыркуны доберутся до определенной точки корабля, один из двух офицеров, постоянно дежурящих на мостике, нажмет кнопку – и все навигационные данные в банках памяти будут стерты. Кувыркунам никогда не узнать, где наше Солнце.
– Если же кувыркуны – да не допустит этого Сигмен! – как-то доберутся до мостика, то дежурный офицер нажмет другую кнопку.
Макнефф замолчал, окинул суровым взглядом собравшихся за конференционным столом. Почти все побледнели в ожидании его слов.
– Взорвется водородная бомба – и от нашего корабля ничего не останется. Весь город Сиддо будет сметен с лица планеты. И прославлены мы будем вовеки в глазах Предтечи и Церства.
– Однако же все мы, естественно, предпочли бы, чтобы этого не случилось.
– И мне хотелось бы предупредить жителей Сиддо, чтобы они даже не думали о какой-либо угрозе в наш адрес. Но поступить так – значит испортить хорошие на данный момент отношения с ними, а в результате наш проект «Озановоцид» придется осуществить раньше, чем мы будем готовы.
После конференции Хэл стал распоряжаться насчет организации похорон, а потом и другие дела задержали его до темноты, когда он вернулся домой.
Закрыв за собой дверь, он услышал плеск воды в душе. Повесив куртку в шкаф, услышал, что плеск прекратился. И когда он направился к двери спальни, из ванной вышла Жанетта. Она вытирала волосы большим полотенцем, и ее нагота была просто ослепительной.
– Бо йо, Хэл, – сказала она и пошла в спальню, совершенно не стесняясь. Хэл ответил слабым голосом, повернулся и вышел в прихожую. Чувствовал он себя по-дурацки, досадуя на собственную робость, и при этом почему-то смутно-порочным, нереальным, потому что сердце колотилось, дыхание стало частым и тяжелым, горячие влажные пальцы в полуболи – полунаслаждении ухватились за чресла.