— Да ну? — продолжаю смотреть на пропущенные звонки.
Три от Акане и семь от матери. Еще два неизвестных номера.
Учитель Мохан вяло жестикулирует:
— Спокойнее, ученики, спокойнее. Наши стражи разберутся. Обычная потасовка. Наверное…
Смотрит на меня.
— Что значит «да ну?» — толкает меня в плечо девушка.
— Я слышал, что там произошло. Это не за мной.
— В смысле «слышал?»
Дверь открывается, заглядывает Сергей:
— Все в порядке. Небольшая перепалка старшекурсников в коридорах. Мы разобрались. Посидите еще пять минут.
— Вы их пристрелили? — в ужасе спрашивает кудрявая девочка.
Сергей качает головой:
— Предупредительный сделали. Больно распетушились.
Ученики приходят в себя, переговариваются, нервно хихикают. Разве что сопли друг другу не подтирают. Замечаю, что среди беляков есть и хладнокровные. Многие уже поднимаются на ноги, тянутся за своими вещами или садятся на свои места.
Поднимаю руку.
— Учитель. Хочу кое-что сказать всем. Разрешите?
— А… Да, конечно, почему нет…
Встаю, подхожу к учительскому столу. Половина класса еще не встала с пола. Так и лежат, ерзая на месте, поглядывая то на дверь, то на меня.
Вот что-что, а глубокомысленные речи на публике — моя слабая сторона. Выступать мне практически не доводилось. Ну, может один раз. Или два. Но оба они закончились не очень хорошо. Всегда стараюсь не доводить до такого. Я альв скромный — мне тень помрачнее, и я доволен. Забавно. Вот живешь ты десятки и десятки лет — убиваешь, пытаешь, свергаешь королей. А потом раз и чувствуешь себя не в своей тарелке перед кучкой сопляков.
Сую руки в карманы, вдыхаю, смотрю на тех, кто валяется:
— Ну что, как вам снизу? Привычно?
Из сидячих и хладнокровных кто-то вздергивает брови, кто-то приоткрывает рты. Один вообще фыркнул. Смотрю на него. Высокий, поджарый, кудрявый. В ухе серьга, в ноздре кольцо. Он стоически выдерживает мой взгляд. Неплохо для такого сопляка.
Смотрю на лежачих. Среди них Лика, толстяк и тот, веснушчатый, который предупреждал меня, что я не вернусь со встречи с Дэном.
Ага, вот уже лучше. У некоторых страха в глаза стало чуть меньше, подменяя его ненавистью. Лика сидит на попе, сверлит меня глазами, открывает рот. Но встретившись со мной взглядом, закрывает его. Толстяк так и лежит на пузе, закрыв лицо руками и посматривая на меня сквозь пальцы.
Учитель Мохан не вмешивается. Судя по виду, он уже засыпает, считая, если не овечек, то Лениных точно.
— Ты что болтаешь, Киба?! — вскакивает Аннет.
— Молодец. Кто-нибудь еще хочет на меня возмутиться? Ну же, вставайте. Может попробуете врезать мне?.. Нет? Или нахамить? Ну же, смелей.