Недолго думая, я ложусь на матрас, залажу под одеяло, стараясь не принюхиваться, обнимаю старика, кладу его руку себе на голову, прижимаюсь щекой к его волосатой груди, сладко улыбаюсь. Что ж, при определенном исходе, это может немного усложнить мне жизнь и попортить репутацию, но…
Дверь открывается медленно и почти бесшумно. В щель точно кто-то смотрит. Долго так смотрит, пристально. Я издаю звуки сладкого сна. Старик из всех сил мотает зрачками, но тень этого, похоже, не замечает.
Дверь закрывается…
Дожидаюсь, когда тень уйдет.
Я встаю, отстраняюсь от старика. Морщусь, стряхиваю с себя несуществующую грязь. Должен признать, прятаться в канализация и то поприятнее.
— Что ж, привлечь внимание таким образом было умно. Признаю, в моем опыте подобного еще не случалось. И мне это не понравилось. Так что, — хищно улыбаюсь. — Я говорил, что не люблю пытки? Но иногда… иного выбора просто нет. И поверь мне, даже ты не знаешь, что такое истинное страдание.
Хидан Мацуо — мальчишка, возомнивший себя тем, кто может смотреть на меня свысока. Тем, кто может давать мне советы и делиться дешевой мудростью. Этот фанатик чести и достоинства будет обязан мне этой честью и достоинством. И расплатится со мной по всем счетам.
Его слабость станет моим козырем…
Я достаю из трусов все зубочистки, которые у меня есть. И больше не улыбаюсь. Бывают в жизни моменты, когда улыбки неуместны.
Утро начинается не с завтрака. А с очень хорошей головной боли из-за побочки от Ласточки. Такое ощущение, что мозги обмочили кислотой и попинали ногами. Давно я не чувствовал себя настолько выжатым.
А еще утро начинается с криков, которых я ждал хоть чуток попозже. Во имя Шэйлы, дайте же поспать. После бурной ночи я еле-еле заставил себя уснуть.
Ночь была тяжелой. Не люблю я допросы с пристрастием. Как говорится в этом мире, после них остается осадочек. А осадочка этого я успел наглотаться вдоволь.
После очередного крика я в полусонном бреду начинаю верить, что вернулся в Варгон. И что-то даже расстроился…
Но нет…
Как и следовало ожидать, после криков служанок слышатся японская речь, ругань, приближающиеся шаги. Дверь в мою комнату буквально слетает с петель. Резко встаю, поднимаю руки. Смотри-ка, не соврали. Рука почти не болит.
Итак, момент истины.
Фигуры в черных костюмах стремительны. Несколько движений, и меня скручивают, приставляют к горлу лезвие.
— Полегче, — морщусь я.
Со мной не церемонятся. Лезвие еще сильнее прижимается к горлу.
Меня выводят из комнаты, ведут вдоль коридоров, словно приговоренного к смерти. Хорошо, что я предусмотрительно успел одеться. Светиться трусами в цветочек не хотелось бы.