– Живой, это хорошо, – он бесстрастно смотрел ему в лицо, – это правильно. Я тут вспомнил старую историю, давно дело было. – Пашка спокойно читал бумаги, точно впервые их видел, добрался до фото, скривил губы. – Я ж детдомовский, ничей, считай. У меня в школе любовь была, до гроба, как я думал. Девка на Садовскую похожа, тоже с темными волосами и такая же… наглая. На меня плевать хотела, я уж повеситься собирался.
Пашка запахнул куртку, прижал пальцы к шее Дениса. У того мир плыл перед глазами, не хватало воздуха, холод опутывал его, как трава корнями, тянул вниз. И не было сил противиться этому, и стало понятно, что все, это точно все, осталось немного.
– Дыши, командир, дыши пока, – Пашка не улыбался, – ты себе хребет сломал и башку пробил. Не видишь, но кровищи реально ведро, скоро заснешь. А Косте я все передам, не сомневайся. – Он аккуратно убрал документы, положил «калаш» себе на колени и закурил. – Так вот, та девка, даже не помню сейчас, как звали, другого любила, из параллельного класса, до одури просто, так ее подружки сказали, а он на нее тоже плевать хотел. И сидели мы как-то на балконе высотки, то ли десятый этаж, то ли тринадцатый, не помню, гуляли, типа, курили, ну и девка эта тоже. Дружок ей что-то сказал такое, злое, – Пашка листал телефонную книгу в мобильнике Дениса и говорил чуть рассеянно, – она отошла, села на перила рядом со мной, потом ноги наружу перекинула и грохнулась вниз. Я ее поймать хотел, за руки хватал, за одежду, помню, шарф у нее был зеленый, в кулаке у меня остался. А ее потом около дома нашли, на себя не похожа, в закрытом гробу хоронили. С той поры меня от высоты тошнило, пока ты не вписался. И все прошло. Весной тебя похоронят, если найдут, а если нет, то не обессудь.
Все прошло, мир исчез, остался белый кокон из мутного льда, он таял от дыхания, на лицо падали капли, и каждая ранила до крови. И тут кокон раскололся, ударил ледяной ветер, стены и потолок окрасились серо-зеленым, краски проступали все ярче и ярче, точно где-то недалеко зажегся исполинский светильник. Денис хотел обернуться, но холод держал намертво, не давал ни шевельнуться, ни даже закричать, ветер и снег забивались в глотку. Послышался еле уловимый хруст снега, шорохи, потом тяжкое дыхание, потом из мрака медленно проступили два янтарных огонька, сначала маленькие, потом все больше и больше, потом замерли, появились еще два. И в темноте, черные на зеленом, проявились силуэты волков, крупного и помельче, изящнее и злее. Волчица подошла вплотную, втянула в себя воздух, вытянула узкую морду, и перед глазами появились ее клыки, блестящие, белые, точно из итальянского мрамора.