Дивизия генерал-лейтенанта Унгерна доживала свои последние дни. Собственно, дивизии как таковой уже не было: барон, преданный теми, кому больше всего доверял, связанный по рукам и ногам, трясся в телеге под стволами красных партизан и бойцов Народной армии. Его везли к полноводной в это время года Селенге, чтобы по ней «сплавить» пленника до Иркутска. Далее Унгерну предстоял железнодорожный перегон до Новониколаевска[143], а там уже для него спешно готовился пролетарский трибунал с вполне предсказуемым приговором.
У барона было время проанализировать допущенные им ошибки.
* * *
…Многие из его сослуживцев были искренне убеждены в том, что Унгерн любил саму войну так же страстно и беззаветно, как другие любят карты, вино или женщин. Легенды, ходившие о его храбрости и бесстрашии, на самом деле не были легендами.
Монголию Унгерн впервые увидел в 1912 году, когда там началось восстание против Китая. Русское правительство это восстание поддержало, а барон отправился в монгольские степи добровольцем. Однако в бескрайних степях он не только воевал, но и истово изучал буддизм, монгольский язык и культуру, свел знакомство с авторитетными ламами.
Не прошло и года, как Унгерн подал в отставку, и где он был следующие полгода, в точности не знает никто. Вполне вероятно, что он провел время в буддийском монастыре, углубляя свои знания языка, обычаев и чуждых всякому европейцу нравов. А когда грянула Первая мировая война, Унгерн снова оказался в армии, в Уссурийской дивизии армии генерала Самсонова.
Воевал он храбро, получил пять орденов, а особенно прославился пластунскими рейдами в тылы противника. Однако барон Врангель, в полку которого Унгерн служил, отзывался о бесстрашном офицере неодобрительно: да, храбр, да, умеет строить отношение и дисциплину с нижними чинами, однако постоянное пьянство часто толкало его на поступки, роняющие честь офицерского мундира. За что есаул Унгерн в конце концов и был отчислен в резерв чинов.
Когда после переворота в России Керенский поручил однополчанину барона, есаулу Семенову сформировать в Забайкалье добровольческие части из монголов и бурят, Унгерн не захотел остаться в стороне. А собиравшийся в Сибирь будущий атаман Семенов был только рад иметь рядом человека, хорошо знающего язык и обычаи «диких инородцев». Оба уехали, и в европейской России этих двух есаулов больше никто не видел.
Когда в Сибири к власти пришли большевики, Унгерн под началом Семенова объявил им «вендетту». Однако вскоре пути атамана и «сумасшедшего» барона разошлись ввиду полной неуправляемости потомка тевтонов. Унгерн, как принято говорить, отправился в «свободное плавание», в котором и пребывал до самого своего конца. Так что, строго говоря, и участником Белого движения назвать его можно с большой натяжкой.