В душе постепенно просыпалась радость – оттого, что наконец появилась возможность побывать еще где-то, за пределами Бреннена, и оттого, что вокруг все так величественно-красиво. А может быть, отогревшись в шали подруги, несмело поднимало голову предчувствие: хоть Винсент и не появлялся более, но вдруг еще ничего не закончено – а все только начинается.
Глядя в спины Альберта и Габриэль, я видела, что они переговариваются друг с другом. При этом их лица сильно сближались, почти соприкасаясь, и я лениво размышляла о том, что наверняка у них какие-то чувства, пусть и прячут их старательно, и не будь Габриэль сноходцем, то они бы с Альбертом могли пожениться. И тут же одергивала себя: если бы Габриэль не была сноходцем, она никогда бы не встретила Альберта, а вышла замуж за старого маркиза и потом, уподобившись моей матери, от отчаяния завела молодого любовника…
– Вот видишь, – наконец сказала Аделаида, – а ты не хотела ехать. Хорош сохнуть по нему.
Ее слова вырвали меня из состояния сонного спокойствия. Я осторожно поглядела в лицо Аделаиды – круглое и такое доброе.
– Я… не сохну ни по кому.
– Да ладно, – она покачала головой, – по тебе видно, что ты постоянно о ком-то думаешь. Как в полусне ходишь. Знаешь, я никогда не спрашивала тебя, да и не мое это дело, но… он ведь не из Бреннена? Кто-то извне?
Я невольно прижалась к теплому боку Аделаиды. Снова сделалось больно. Зачем она мне напомнила? Но, верно, все же надо с кем-то поделиться, тем более что больше нет никаких сказочных снов.
– Знаешь, – сказала тихо, – это выглядит странно, но… Он был из моих снов.
– А теперь сны ушли? – уточнила она.
Я кивнула.
– Ну и хорошо. Сны – это обман, Ильса. Не надо им верить. А если он ушел, то и к лучшему. Будет и другой, только уже настоящий.
Она ни капельки не смеялась надо мной, и поэтому, все так же завернувшись в край большущей шерстяной шали, я положила голову ей на плечо. И как-то стало спокойнее.
…Когда мы стали подъезжать к Филтону, дорога, что извивалась впереди змеей, влилась в королевский тракт, прямой и широкий, как спинка трона. И там уж стало не до любований красотами осени: тракт был людным, здесь скрипели медленные и груженые телеги, по обочинам шли крестьяне. Очень редко пролетала мимо легкая двуколка, и тогда я успевала заметить кокетливо повязанный бант, дорогой сюртук нараспашку, край подола пышной юбки в рюшах и тесьме. Простого люда было куда больше. И все они что-то тащили в Филтон, как я поняла, именно на ярмарку.
Обернувшись, Габриэль мне подмигнула. А я заметила, что Альберт держит ее за руку, но при этом они сидят так, словно между ними ничего и нет.