— Ты права, — наконец-то вздохнул Олег. — Тебе надо время. Я дам тебе его столько, сколько потребуется. Но я надеюсь, что у меня есть право заботиться о тебе?
— Да, — мягко улыбнулась я, сомневаясь в собственной искренности. — Конечно. В первую очередь мы должны думать о здоровье нашего ребенка.
И здоровье моей мамы.
— Но пока что, — я отстранилась, — я хочу побыть одна. И надеюсь, что ты дашь мне такую возможность.
Он не возражал. Я сняла туфли, оставила их на том месте, где стояла сама, и, босиком ступая по холодному полу, понялась вверх по ступенькам. Обернулась, будто бы спрашивая, не собирается ли Олег догнать меня, схватить, настоять на чем-нибудь, потребовать.
Но он просто стоял на месте и молчал. Смотрел на меня, изучал взглядом и явно пытался убедить хотя бы собственным поведением, что он для меня не опасен.
Время. Я уже несколько раз повторила про себя, что мне просто надо время.
— Спасибо, — прошептала я и скрылась за дверью.
Возможно, однажды мы действительно сможем позабыть обо всем, что было между нами в прошлом? Я бы очень этого хотела. Да что там, я была готова молиться, чтобы…
Чтобы эта утопия стала реальностью.
Но я не знала, смогу ли в самом деле поверить его словам.
Олег выбрал, пожалуй, лучшую частную клинику из всех, которые только были в нашем городе. Светлое здание, красивое и напрочь лишенное противного запаха, буквально липнущего к коже. Обычно после больниц мне хотелось поскорее зайти в душ и отмыться от мерзкой вони, здесь же пахло какими-то цветами, ненавязчиво и свежо, чтобы не вызвать раздражения у особенно чувствительных пациенток. Доброжелательный персонал, улыбки на лицах медсестер и ни одной ворчливой санитарки, ведь когда цена приема — в долларах, и такая, что кому-то и всей зарплаты не хватит, не положено оскорблять клиентов. Да и клиенты другого класса; никаких толстых ворчливых теток, все улыбчивые, успешные люди. Я подозревала, что многие из этих молодых и не очень женщин могли бы устроить скандал и почище, но, будучи тупой сварливой стервой, никогда не добьешься успеха.
Потому улыбки они раздаривали как будто наперед, рассчитывая на то, что никогда не стоит портить отношения с посторонними — мало ли, как повернет жизнь? Я подозревала, что тут были и такие, как моя мама, от чистого сердца желавшие дарить людям доброту и позитив, и такие, как Викки, улыбавшиеся через силу, с трудом сдерживающие отчаянное желание накричать, устроить скандал, предъявить претензии. Они потом будут срываться на медсестрах, которым, скорее всего, запрещено возражать богатым пациенткам.