— А каковы шансы провести подобную операцию у нас в стране?
Мужчина смолчал, но я правильно истолковала его уставший, печальный взгляд.
— Я поняла, — склонила голову я. — А без операции?
— По самым оптимистичным прогнозам — год, — промолвил мужчина. — Но ещё три-четыре недели, и мы дойдем до состояния, когда операция будет уже невозможна. Потому я и говорю о том, что необходимо поспешить.
Я сдержанно кивнула. Больше всего на свете хотелось плакать, но я знала, что слезы делу не помогут. Мне надо подумать о том, где найти деньги, а не рыдать сейчас, устраивая истерику человеку, который все равно ничем помочь мне не сможет.
— А шансы успеха? Если операция всё-таки состоится в ближайшее время?
— Стопроцентных гарантий вам никто не даст, — кривя губы, мрачно произнес Анатолий Игоревич. — Но процентов восемьдесят.
— Это очень много, — улыбнулась я. — Даже ради малейшего шанса стоит бороться. Спасибо. Я. Я могу зайти к маме?
— Да, — подтвердил он. — Пойдемте, сейчас как раз время для посещений. Она будет очень рада вас видеть.
Я в том даже не сомневалась. Рада — и в тот же момент попытается спрятать свет надежды в глазах, чтобы не возложить на меня дополнительную ответственность за свое выздоровление.
После разговора с матерью я чувствовала себя мертвой. Выжатой, как лимон. И помешанной на одном простом вопросе — "где взять деньги"? Суммы, которые мне назвал Анатолий Игоревич, даже по самым лучшим прогнозам мне недоступны. Они доступны отцу, да, но он у меня не мультимиллиардер, чтобы у него можно было незаметно стащить пару сотен тысяч долларов. Вот так, щелкнув пальцами, вылечить маму не получится. И никакие сэкономленные на сумках и туфлях деньги не помогут. Даже если я продам квартиру мамы, все наши вещи, это не поможет. Да что там! Если я продам свою почку и кусок печени, это тоже вряд ли будет достойным вкладом в наше с мамой семейное счастье. Что бы я ни делала, все равно…
Но опускать руки — глупость.
Возвращаться в отцовский дом не хотелось. Я понимала, что не смогу смотреть спокойно на роскошную мебель или на ту мерзкую картину, которую папа купил на аукционе за бешеные деньги. Или на мамину вазу, которую мне все равно не позволят унести и продать, хотя она, разумеется, не покроет цену операции.
Ещё и дурацкое осознание, что мама могла выбрать деньги, а не меня. Деньги — и жизнь. Тогда, семь лет назад, во время развода, папа подумал, что было бы неплохо не отпускать от себя наследницу. Только вот мама не согласилась. Зато отказалась от полагающейся ей половины имущества, только бы дочь росла с нею, а не с.