А леший глядит всё суровее, и даже холодком из лесу повеяло.
И тут в дело аспид вмешался.
Кристаллы свои оставил, к нам подошёл шагом уверенным, размашистым, остановился на лешего глядя, и спросил:
— Неясно что в просьбе моей, леший?
А друг сердешный возьми да и ответь многозначительно:
— Многое.
А потом возьми да и потребуй:
— Браслет обручальный хозяйке верни.
И аспид, что хотел уж ответить, вдруг промолчал. А вот я не стала.
— Лешинька, пущай пока на нём будет, мало ли, — вздохнула устало. — По ночи едва спасти успела-то.
Леший на меня сурово поглядел, на аспида, на меня… на аспида, на меня…
— Да хватит уже! — не выдержали нервы мои. — Иди, деревья для моста доставай, не теряй времени даром.
И посмотрел на меня вдруг Лешинька так, что стыдно стало, как пёс побитый посмотрел, с обидой на несправедливость во взгляде, а я… что я сказать ему могла.
«Лешинька», — прошептала мысленно, в глаза чёрные заглядывая виновато. — «Я в тебе уверена, знаешь ведь. Никогда и никого у меня ближе тебя не будет, да не хочу, чтобы больно тебе было, понимаешь?».
Затрещал леший корою древесною, да и так ответил:
«Говоришь больно за меня? А мне каково было, когда ты каженный вечер до могилки шла и слёзы горькие проливала? Но то твой выбор был, я его уважал».
И поняла я всё, да только:
«Тебе больно будет, а плакать стану я, Лешинька…»
Развернулся друг сердешный молча, да и без слов в лесу скрылся, осталась я стоять, за каждое слово себя ненавидя.
Да аспид вдруг утешил:
— Ты, хозяйка лесная, хоть и сказала, что в верности лешего уверена, но вспомни — ранее другое поведала, что не пустишь лешего в Гиблый яр, от того, что там ведунья его прежняя, и коли та призовёт, ты ему уже будешь не указ. Вспомнила?
Вот после этого стало чуть легче, да всё равно — горько и тяжело на душе. Чувствую долго прощения просить буду, очень долго. И простит, конечно, правду ведь сказала — никого у меня ближе лешего нет и не будет, а всё равно на душе тяжело.
— Идём, — предложил аспид.
И руку протянул.
Я на ту руку поглядела, на ней браслет обручальный серебра светлого сверкал ярко, кожа то у аспида чёрная, матовая, чешуйчатая, так что браслет выделяется сильно, а свою ладонь всё равно не протянула. За клюку ухватилась сильнее, да и пошла к октагону, сделав вид, что не было руки протянутой, не было и моего демарша независимости.
«Простил уже» — донеслось до меня от лешего послание мысленное.
«Покажу тебе ведунью, своими глазами покажу», — пообещала я.
Так и помирились.
Так что до октагона дошагала я с улыбкой счастливою, встала, между фигурою магической и избушкой, клюку держу, аспида жду.