В других вагонах было полно замерзших мертвых тел. Я убедился в этом воочию, потому что по прибытии в Бухенвальд мне приказали их выгружать и отвозить в крематорий. На тележке, которая представляла собой большой деревянный ящик на автомобильных колесах. Я загружал в тележку по десять тел и тащил ее к крематорию. И так раз за разом. И вдруг, когда я схватил за ноги очередного мертвеца, он резко сел и заговорил. У меня чуть сердце не остановилось! Он сказал мне по-французски: «Прошу вас, достаньте фотографию из моего кармана… Я женился три недели назад, моя жена не еврейка. Расскажите ей, что случилось». Я заплакал. Слов у меня не было. Он был совсем молодой, не старше двадцати лет, и умер, когда я его еще не вытащил из вагона. Я взял фотографию…
ТАК Я ВЕРНУЛСЯ В БУХЕНВАЛЬД – свой первый лагерь, куда меня отправили в 1938 году, когда весь этот кошмар начал набирать силу. Нацисты загнали нас в огромный ангар, а сами стали думать, что делать дальше. Я понял, что отсюда никуда не денешься – считай я уже покойник. Нацисты сходили с ума и становились все более жестокими по мере того, как приближалось полное поражение Германии в войне. Так, один гауптшарфюрер СС, получивший прозвище «бухенвальдский палач» за особо изощренные пытки и умерщвление заключенных, распинал священников вверх ногами, сжигал заключенных белым фосфором, подвешивал на деревьях, как это делали в Средневековье.
На третью ночь моего пребывания в лагере в ангар зашел эсэсовец и крикнул: «Инструментальщики среди вас есть?»
Немного поколебавшись, я поднял руку.
Никакого другого шанса у меня не было. Бухенвальд означал для меня верную смерть. Может, это возможность попасть в другое место? Так и вышло: меня перевели в Зонненберг – лагерь всего на двести человек, находившийся неподалеку от Шварцвальда. Мне снова улыбнулась удача! Следующие четыре месяца было намного легче. Я попал в специализированный механический цех компании «Аума» в двадцати километрах от лагеря. Каждое утро меня отвозил туда водитель, и я с шести утра до шести вечера работал за станком на подземном заводе, морозы мне были больше не страшны. Конечно, я оставался узником: меня приковывали к станку пятнадцатиметровой цепью – именно такая требовалась длина, чтобы я мог вокруг него передвигаться. И опять-таки на шее у меня висела табличка с уже знакомым напоминанием: если я семь раз допущу брак, меня повесят.
Меня приковывали к станку пятнадцатиметровой цепью – именно такая требовалась длина, чтобы я мог вокруг него передвигаться.
В мои обязанности входила подгонка довольно сложных деталей, что требовало абсолютной точности. Ошибешься на долю миллиметра – и деталь испорчена. Так что я должен был быть очень-очень внимателен и осторожен в течение всех двенадцати часов.