Автомобиль превосходно слушался руля и педалей — и хотя прежде мне не доводилось ездить на такой скорости, страх быстро ушёл. Он сменился эйфорией, я весь отдался процессу вождения прекрасного гоночного автомобиля.
— Куда едем? — наконец спросил я у Дюрана, когда эйфория безумной скорости и лёгкости управления отпустила меня.
— В Беззаботный город, — ответил он. — Нас там встретят.
— Так ты звонил Бовуа, — понял я.
— Не Монгрену же, — пожал плечами Дюран. — У магистрата сейчас по горло дел, кроме меня. Сколько у тебя патронов осталось? — резко сменил он тему, наверное, скорость поездки сказывалась и на нём.
Я отлично понимал, что он говорит об особых боеприпасах. Обычные патроны и их количество вряд ли его могли сейчас интересовать.
— С теми двумя, что остались с войны, дюжина.
С риском, о котором не думал в тот момент, я кинул ему прямо на колени свой «Фромм» с полным магазином, «Нольт», в который зарядил особые боеприпасы. Запасной магазин к «Фромму» так и остался лежать в брошенном нами автомобиле, и сейчас я очень жалел, что не прихватил его с собой.
— «Нольт», — удивился Дюран. — У аришалийцев же свой калибр. Только не говори мне, что что-то делал с патронами.
— Я не такой дурак, — ответил я. — У меня континентальная модель «Мастерссона» под имперский патрон. Где бы я тебе одиннадцатимиллиметровые аришалийские патроны доставал? Они слишком дорого стоят.
Дюран кивнул и принялся сноровисто освобождать «Нольт» и «Фромм» от особых боеприпасов, заряжая их в длинный магазин своего автоматического пистолета.
— Думаешь, он догонит нас?
— И очень скоро, — заявил Дюран. — Папу Дока не остановят наши пули, а достаточно сильных магиков, чтобы справились с ним, так быстро на найдут. Нет таких в нашем урбе.
— А Бовуа тогда чем поможет? Я думал, он не очень рад тебя видеть после гибели Лобенака.
— Он вассал моего отца и не имеет права мне отказать. Я стараюсь не злоупотреблять этой властью, но сейчас такая ситуация, когда все средства хороши. Речь-то о наших с тобой шкурах.
— Бовуа мне сам говорил, что не может потягаться с Папой Доком и близко. Он, мол, не хунган даже вовсе.
— Бовуа — бокор, — согласился Дюран, как будто это всё должно мне объяснить. — У него нет лоа-наездника, как у Папы Дока или моего отца. Но вассальные клятвы в моей земле значат куда больше, нежели в Аурелии.
Выходит, несмотря на образование, полученное в Розалии, и годы жизни в Марнии, даже то, что кровь он проливал на фронтах войны именно в Аурелии, Дюран так и остался в душе уроженцем Чёрного континента.
Я мало что понял из его объяснений, но расспрашивать дальше не стал. Вряд ли он сможет рассказать всё так, чтобы дошло до меня, человека от мистики и религии Афры крайне далёкого.