От нечего делать он предался воспоминаниям. Отгоняя самое плохое, он мысленно вернулся туда, где всё только начиналось. Когда зараза косила одного за другим, а скороспелые твари, иногда даже не полностью утратившие человеческий облик, яростно атаковали немногочисленные укрепления с засевшими в них людьми. Военные, ощетинившись стволами (патронов тогда хватало) защищали гражданских, женщин и детей, среди которых стоял дежурный с пистолетом, готовый застрелить начавшего обращаться человека. Когда кто-то проявлял признаки действия инфекции, его коллективными усилиями связывали, а потом внимательно следили. Изменения тела проходили с разной скоростью, всё это время кто-то продолжал с ним говорить, чтобы уловить момент потери разума. Как только вместо слов начиналось рычание и вой, заражённый получал пулю в голову. Тогда ещё не знали, что инфекция может остановить своё действие, что изменения могут быть незначительными, или же, наоборот, затронуть только разум, оставив тело человеческим.
А ещё он помнил, как в минуты затишья отходил подальше от своих, вроде как по нужде, расстёгивал рукав и внимательно смотрел, как на предплечьях растут твёрдые пластины, похожие на чёрный пластик. Первые он срезал ножом, туго перематывая бинтом раны. Но это ничего не дало, хитин отрастал снова, избавиться от него можно было, только отрезав руки. Потом он собирался пустить себе пулю в голову, не желая становиться одним из тех, кого только что сам расстреливал из пулемёта. Уже вынул пистолет, но его остановил комбат. Просто схватил за руку. Пришлось признаться и показать изменения. Поначалу его собирались связать, но тут началась новая атака тварей, наплевав на всё, они бросились к пулемётам.
С ним тогда всё обошлось. Пластины, покрыв почти целиком предплечье, остановились на этом, разум его остался в целости. Зато спасший его комбат не выдержал. Инфекция таилась в нём долго, изменения начались поздно, когда, казалось, всё уже закончилось. Всё произошло быстро, только что перед ним было лицо сорокалетнего худощавого мужчины, но, стоило ему сложиться пополам и с хрипом упасть на пол, как на ноги поднялся уже монстр, изо рта которого торчали клыки, а лицо на глазах превращалось в волчью морду. Разум человеческий исчез мгновенно, попрощаться они не успели, длинная очередь долго рвала на части тело, которое продолжало меняться даже после смерти.
Потом комбата сожгли. Вместе со всеми, в общей куче, где в четыре слоя лежали люди и твари, солдаты и гражданские. Их было несколько тысяч. Чтобы горело лучше, между рядами положили слой досок и автопокрышек, а сверху всё полили напалмом и обычной соляркой. Огонь натурально поднялся до неба, жар стоял такой, что отходить пришлось метров на тридцать. Горело долго, а потом, когда огонь погас, не осталось ничего. Только зола, белая и серая, пятнами, да ещё дым, от которого небо ещё долго казалось чёрным.