есть какая-то история, выходящая за рамки истории естественного права и его вариантов
1360. Я признаю, что истории, описанные Скиннером и Таком, можно проследить как действительно имевшие место; никто из нас не придерживается взгляда, что вся история – вымысел; но я утверждаю, что описываю другую историю, развитие которой можно проследить во взаимодействии с теми историями, которые анализируют они, и которая даже – о чем я еще скажу в этом послесловии – продолжается вплоть до настоящего времени. Пока – и здесь я уже не говорю о двух только что названных исследователях – среди историков в целом и специалистов по истории политической мысли в частности вызывает, даже по прошествии тридцати лет, скорее нетерпимое отношение тот факт, что у понятия гражданской добродетели, как оно представлено в «Моменте Макиавелли», есть своя история; ее существование постоянно стремятся умалить или отвергнуть
1361. Иногда это объясняется предпочтением «негативного» понимания свободы по Исайе Берлину «позитивному», но гораздо чаще речь идет о проявлении эффектов сложившейся парадигмы. История политической мысли так давно и столь обоснованно описывалась в категориях тройного суверенитета философии, теологии и юриспруденции, что существует стойкое нежелание признавать четвертого участника этого диалога. Кроме того, наблюдается сопряженная с первой тенденция – с учетом того, что историки часто весьма неуклюже владеют языком диалектического мышления, которым им следовало бы владеть в совершенстве, – полагать, что незнакомое и новое умаляет «значимость» хорошо известного и что последнее надлежит защищать, умаляя «значимость» первого. «Момент Макиавелли» надо читать как историю диалектики республики и ее альтернатив.
II
«Как, черт возьми, – вопрошал покойный Джек Хекстер в своей рецензии на «Момент Макиавелли», написанной вскоре после выхода книги, – именно республиканская мысль, а не что-то еще, прижилась в первую очередь не где-нибудь, а в Англии?»1362 Вопрос поставлен хорошо и сформулирован весьма характерно. Он затрагивал целый ряд проблем, не в последнюю очередь появление идеологии, сформировавшейся в итальянских городах-республиках, в централизованных территориальных и аграрных монархиях, которые историки называют «государствами нового типа» и «национальными государствами». Мы привыкли искать в европейской истории первые признаки «современности», и Квентин Скиннер отнес их уже к XII веку, когда Оттон Фрейзингенский описывал устройство итальянских городов для своих читателей в феодальных немецких землях. Традиция считать Макиавелли первым «модерным» политическим мыслителем упрочилась давно, по двум причинам: его «республиканизм» решительно порывает со схоластическим папизмом и империализмом, а его «макиавеллизм» служит основанием для