— Возвращаю литературу. Пойдешь в увольнение в следующий раз — вернешь…
— Пригодилась?
— Можно и так сказать…
— Еще что-то взять?
— Да. Чтиво интересное. И журнал «Юность» попроси. Третий номер за восемьдесят седьмой год. Давай запишу, чтобы не забыл… Чего смотришь? Увольнительную? На. Я, нонче, добрый. Все — вали. И Бухарметова мне найди — надо барахло, кое-какое, перебрать.
Когда Бухарметов явился, Старшина запер дверь и молча продемонстрировал ему разодранные вещи. Тот, увидев знакомые порезы, аж отшатнулся.
— Не ссы. Порешал я вопрос… Кажется…
— Товарищ прапорщик, вы же говорили, что это наркоман был..?
— И ты поверил? — судя по лицу, Бухарметову отчаянно хотелось в это верить, — Нет. Это был не наркоман. Точно хочешь эту историю услышать? Потому что, честно говоря, после такого, мне самому охота в дурку сдаться.
— Да… Хочу…
— Ну слушай…
Разговор вышел тяжелый. Выпроводив Бухарметова, Тарасов, волоча ставшую неподъемной «видеодвойку», доковылял до квартиры, находившейся в одной из двух трехэтажных «хрущевок» прямо через плац от казармы, принял душ и хотел уже было, нормально выспаться, как в дверь требовательно постучали. На пороге обнаружился Комбат.
— Товарищ подполковник?
— Есть разговор… — Комбат бесцеремонно втолкнул Старшину в квартиру, — Я, конечно, подозревал, что ты на три дня по парку неспроста заступил, но, бляха-муха, лучше-бы ты там действительно пил…
— Я не понимаю о чем вы…
Комбат, вместо ответа, потянул носом как ищейка, вывернул прям на пол висевший на вешалке вещмешок, поднял сгон и посмотрел на свет осевшую на стенках пороховую гарь.
— Понимаешь… И понимаешь, что я понимаю…
— Товарищ подполковник — я только, что с наряда, спать хочу… Давайте я завтра все объясню?
— Хер там. До завтра ты мне такую симфонию сочинишь — Толстой обзавидуется. Буду колоть тебя пока ты еще тепленький, — порывшись во внутреннем кармане, Комбат вытащил фляжку коньяка и отодвинув с дороги отчаянно думавшего, что делать Тарасова, протопал на кухню, — Стаканы есть?
— Товарищ подполковник — я же говорил, что я не фанат.
— Башка у тебя с утра трещит, помню. А еще помню, что ты, ради повода и компании, готов потерпеть. Повод, судя по тому, что ты жив, есть. Или те целый подпол — херовая компания?
— Никак нет…
— Тогда садись, наливай и рассказывай. И мне наливай. А то, чует мое сердце, это не та история, в которую можно поверить на трезвую голову.
Обреченно кивнув, Старшина, достал рюмки, разлил и принялся, пошагово, излагать свою версию случившегося и предпринятые шаги. Комбат молча слушал, опрокидывая в себя рюмку за рюмкой, после окончания рассказа без тени иронии спросив: «Уверен, что это штука не вернется?»