– В пятидесятых? Тогда это в старой части кладбища, – кивнул смотритель. – Могу отвести, туда мало кто ходит.
Кладбище было совсем уж неухоженным – видимо, местные жители и впрямь не любили навещать умерших родственников. Часть могил заросла, другая часть – провалилась. Старичок объяснил, что из-за высокой смертности раньше было принято хоронить покойников без соблюдения каких-либо норм, поэтому здесь так неприглядно.
– Но сейчас стало лучше, заросли немного почистили, а еще пару лет назад существовал риск натолкнуться тут на удава, – «успокоил» он.
Могил стало меньше, некоторые из них окружали оградки, и самое главное – здесь росли прекрасные деревья, кора которых напоминала слоновью шкуру. Судя по высоте и обхвату, им было не меньше века.
– Ох, какие сейбы! – воскликнула Кларенс.
– У нас это священные деревья, – пустился в объяснения старик. – Им не страшны никакие ураганы. И никто не смеет их трогать, срубить сейбу – большой грех. Если ваш дед похоронен здесь, ему повезло.
У Кларенс по спине пробежал холодок. Захотелось сбежать, но умиротворение места успокоило ее страхи. Она начала читать имена на сохранившихся надгробиях и крестах, и наконец подошла к могиле, прятавшейся в тени двух сейб и какого-то еще незнакомого ей деревца.
– «Антон Рабалтуэ. Пасолобино, 1898 – Сампака, 1955», – прочитала она вслух, и у нее перехватило дыхание. Как странно было увидеть название родной деревни в таком месте! Тысячи и тысячи километров разделяли начало и конец жизненного пути ее деда.
Кларенс вытерла слезы и наклонилась, чтобы убрать почти засохший букет, который кто-то положил в изножие каменного креста. Кто сюда может приходить? Она нахмурилась и обратилась к смотрителю:
– Вы кого-нибудь тут видели?
Старичок покачал головой.
– Нет, сеньорита. То есть как… Иностранцы, как вы, здесь точно не бывают, я бы такое не забыл.
– Иностранцы? А местные? Мужчины или женщины?
– Не могу сказать, не знаю. Простите, не могу вам с этим помочь… – прижав руку к сердцу, произнес старичок.
– Тем не менее, спасибо вам, – улыбнулась Кларенс.
Он проводил ее обратно к воротам, а получив чаевые, долго тряс руку.
Томас, заметив покрасневшие глаза Кларенс, сказал:
– Слушай, тебе не подходит наш остров. Куда бы ты тут ни пошла – все время плачешь.
– Просто я очень сентиментальная, ничего не могу с собой поделать.
– Хочешь выпить пива на террасе над морем? Когда мне грустно, это помогает.
– Отличная идея, Томас. Мне повезло, что я тебя встретила. Ты очень добрый.
– Потому что я – буби, – расплылся он в улыбке.
Утром в понедельник Кларенс пришла на встречу с Лаа чуть раньше намеченного времени. Пока что было свежо, хотя она уже знала, что через несколько часов повиснет невыносимая жара. Ее предупредили, что фотографировать и снимать видео в стране запрещено, а еще запрещено открыто высказываться на публике. Митинговать она не собиралась, но, оглядевшись и убедившись в том, что вокруг никого нет, достала фотоаппарат и принялась снимать собор с разных ракурсов. И увлеклась настолько, что потеряла бдительность. Внезапно к ней подошли двое полицейских и потребовали предъявить документы. Она показала паспорт, полицейские пролистали его и оставили у себя. Кларенс занервничала, повысила голос. Неужели она похожа на шпионку? Вместо ответа один из полицейских схватил ее за запястье, а другой стал отстегивать от пояса наручники.