– Вы-то знаете, за кого будете голосовать? – спросил он.
– О да, – тихо ответил Симон и наклонился вперед. – И можете быть уверенными, я не проголосую за главного петуха.
Хосе рассмеялся.
– Девиз Масиаса – «Все за вождя», – сказал он, понижая голос. – Но я тоже не стану голосовать за него.
Мануэль свернул газету и положил на стол.
– Но многие другие будут, – вздохнул он. – Нынешний президент автономии, Бонифацио Ондо, за сотрудничество с Испанией. Афанасио Ндонго никто не знает. А «Союз буби» Эдмундо Босио получит голоса только на острове. Очевидно, что Масиас выглядит преданным и убежденным защитником гвинейских братьев и их интересов. У него очень хороший советчик – адвокат Гарсиа-Тревийано. Масиас станет президентом, и осень 1968 войдет в историю.
Снова повисла тишина. Немного погодя Симон заговорил:
– Масса Килиан, не расстраивайтесь, ладно? – Килиан в ожидании приподнял брови. – Иногда мне кажется, что вы против того, чтобы мы получили свободу…
Килиан обдумал слова Симона.
– Я не говорю, что не хочу, чтобы вы получили свободу, – наконец сказал он. – Я просто не хочу уезжать, Симон.
Их прервал шум отодвигаемых стульев. Светлоглазый юноша стоял у бара; в одной руке он держал стакан, другой делал своим приятелям знак не вмешиваться.
– Я извинился, – сказал молодой человек темнокожему подвыпившему парню.
– Уверен, ты бы не стал выдыхать сигаретный дым в морды своим белым дружкам, – наступал на него тот. – Небось злитесь, что мы теперь ходим по вашим барам?
– Меня злит, что вы не умеете принимать извинения, – ровно проговорил юноша и спокойно вернулся к своему столику.
Парень расплатился за выпивку, собираясь уйти, но в дверях повернулся и громко заявил:
– Никто из вас не уйдет отсюда живым. Мы перережем вам глотки. Всем.
В баре стихли все звуки.
– Вот видишь, Килиан, – шепнул Мануэль. – Хулия никогда меня не слушала, но в конце концов нам всем придется удирать отсюда. – Он бросил на него уверенный взгляд. – Даже тебе.
– Ты уверен, что так будет лучше? – спросила Хулия, глаза ее были полны слез. – Папа, мама… у вас еще есть время передумать.
Дженероса поправила ей волосы.
– Не знаю, дочка…
Десятки лет назад они с Эмилио приехали себя, открыли магазин, постепенно наладили быт. Она помнила свои чувства, когда пришлось оставить единственного ребенка, Хулию, родителям в Испании. Помнились и счастливые мгновения, каких было очень много в Санта-Исабель. Годы утекли, посыпав серебром голову и добавив глубоких морщинок у глаз. И что теперь?
– Теперь, по крайней мере, у нас есть с чем уехать, когда нас отсюда вышвырнут, – сказала она скорее себе, чем Хулии.