В принципе, в плане отношений с паном Милошем, ничего страшного в этом нет. Михаилу проще самому заявиться домой, закрыть все вопросы, обеспечить семью реципиента, и отправиться дальше своей дорогой. Иное дело, как на подобное отреагируют дружинники и князь в частности. В свете-то зреющего заговора. Так что, лучше бы не отсвечивать.
— Лешек?
Твою в перехлест через колено! Память с легкостью подсказала, что этот полный надежды и неуверенности выдох принадлежит Марысе, жене реципиента. Михаил как-то к этому имени не пообвыкся, а потому и никакой реакции. Но это не отменяет того факта, что его узнали. Тут же представил себе свое лицо и не припомнил никаких особых примет. Даже родинок. И это хорошо. А вот если заставят раздеться. Да только кто же станет это делать.
Не подавая виду, Михаил спокойно расплатился за опий. Довольно дорогой иноземный продукт. Его тут используют в виде настоек как снотворное и успокоительное. Он же является и одной из составных частей зелья правды. Получив кисет с приобретением, он пошел было дальше по рядам.
— Лешек!? — уверенности в голосе ладной невысокой бабенки стало побольше.
Не иначе как приметила какой-нибудь характерный жест. Не останавливаясь провел ревизию своих движений, припоминая все до мелочей. Да вроде бы ничего такого. Но это для него. А вот для женщины которая пятнадцать лет прожила душа в душу и в любви, все видится иначе. Как там говорил горбун в месте встречи? «Бабу не проведешь, она сердцем видит». И уж тем более, если сердце это любящее. Девять деток народили. Правда, выжили только четверо. Двое старших, да две дочурки семи и пяти годочков.
— Да что же это такое! Быть того не может! Лешек, то ведь ты! — уверенности и надежды уже гораздо больше.
Если бы Михаил обернулся и уверил ее в ошибке, то, скорее всего, ничего и не было бы. Стушевалась бы баба, «ну как же так-то», и отстала в полной растерянности. Но он сделал вид, что его это совсем не задевает, в то время когда на голос Марыси оборачивались посторонние. Любопытно же. А Романов чуть не единственный упорно делал вид, что ничего не происходит.
— Лешек! — догнав и дернув его за локоть прикрытый кольчугой, требовательно произнесла она.
— Кто Лешек? Я? Так ты меня кличешь? — смерив ее спокойным взглядом, произнес он.
— Отрекся! — громко выдохнула она. — От жены и детей отрекся.
— Ты что, блаженная?
— Да не блаженная я, а жена твоя. Пятнадцать годочков душа в душу, а тут вдруг запропал. И кольчугу на себя нацепил.
— Нравится? — улыбнувшись в тридцать два зуба, и обернувшись, словно красуясь, дурашливо поинтересовался он.