— Он не украдет.
— Почему ты так думаешь?
— Так думаю.
Снова молчание, равномерный стук машины.
— Ты недовольна? — сказал Миша.
Вместо ответа она спросила:
— Что все-таки побудило тебя привести его сюда?
— Так…
— Жалко стало?
— Почему — жалко? — Миша пожал плечами. — Так просто… Я ему рукава оторвал, надо их пришить.
— Да, конечно… — Она снова завертела машину. Белое полотнище ползло на пол и волнами ложилось возле ножек стула.
— Ты недовольна тем, что я привел его? — снова спросил Миша.
— Я этого не говорю, но… все же малоприятное знакомство. И потом: ты чуть было не предложил ему остаться у нас. Собственно говоря, можно было бы со мной сначала посоветоваться.
— Это верно, — признался Миша, — но жалко его, он ведь опять на улицу пойдет…
— Конечно, жалко… — согласилась мама. — Теперь многие берут на воспитание этих ребят, но… ты сам знаешь, я не имею этой возможности.
— Вот увидишь, скоро беспризорность ликвидируют! — горячо сказал Миша. — Знаешь, сколько детдомов организовали!
— Я знаю, но все же перевоспитать этих детей очень трудно… Они испорчены улицей.
— Знаешь, мама, — сказал Миша, — в Москве есть такой отряд — он называется отряд юных пионеров, — и вот там ребята, все равно, знаешь, как комсомольцы, занимаются с беспризорными и вообще, — он сделал неопределенный жест, — проводят всякую работу. Мы с Генкой и Славкой решили туда поступить. Это на Пантелеевке. В воскресенье мы туда пойдем.
— На Пантелеевке? — переспросила мама. — Но ведь это очень далеко.
— Ну что ж такого. Теперь ведь лето, времени много, будем ходить туда. А когда нам исполнится четырнадцать лет, мы в комсомол поступим.
Мама обернулась и с улыбкой посмотрела на Мишу:
— Ты уже в комсомол собираешься?
— Не сейчас, конечно, сейчас не примут, а потом…
— Ну вот, — вздохнула мама и улыбнулась, — поступишь в комсомол. появятся у тебя дела, а меня, наверно, совсем забросишь.
— Что ты, мама! — Миша тоже улыбнулся. — Разве я тебя заброшу? — Он покраснел и уткнулся в книгу.
Мама замолчала и снова завертела машину.
Миша оторвался от книги и смотрел на мать. Она склонилась над машиной. Туго закрученный узел ее каштановых волос касался зеленой кофточки; кофточка была волнистая, блестящая, аккуратно выглаженная, с гладким воротником.
Миша встал, подошел к матери, обнял, прижался щекой к ее волосам.
— Ну что? — Мама опустила руки с шитьем на колени.
— Знаешь, мама, что мне кажется? Только ты честно ответишь: да или нет?
— Хорошо, отвечу.
— Мне кажется, что ты на меня не сердишься…
Мама тихонько засмеялась, разжала его руки и поправила прическу.